Повседневная жизнь Китая в эпоху Мин - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Малявин cтр.№ 38

Средний месяц осени или 8-й месяц года тоже был временем больших празднеств, пик которых, как и в период осеннего «праздника мертвых», приходился на полнолуние. В народе этот крупнейший осенний праздник и один из трех главных «праздников живых» в году называли праздником «середины осени» (Чжунцю). Сопутствовавшие ему обряды отмечали окончание уборки урожая, а его собственно календарное значение определялось осенним равноденствием, обозначавшим начало осенне-зимнего периода. Праздник этот, как и другие осенние праздники, — ночной, ассоциировавшийся с луной, ее холодным и призрачным светом. К эпохе Мин архаические истоки лунной мифологии уже давно забылись, и луна стала просто предметом эстетического любования. Для горожан праздник Середины осени превратился главным образом в дружескую пирушку с гуляньем под луной, которая светила особенно ярко на осеннем небосклоне. Созерцать озаренный луной пейзаж и пить вино в ночь Середины осени считалось настолько важным или, точнее, престижным делом, что богатые люди нередко выстраивали для этого специальные террасы или павильоны (отдельно для мужчин и женщин, как того требовали нормы конфуцианской морали), а люди честолюбивые, но бедные даже отдавали в заклад за вино свою одежду.

Обычай требовал в праздник Середины осени ставить на стол разнообразную снедь и наедаться до отвала, что, надо полагать, символизировало изобилие и процветание дома. В жертву предкам тоже приносили самую разную пищу: мясные блюда, в особенности свинину и утку, чай и вино, сладости, всевозможные плоды, в частности тыкву и дыню, помело, арахис, водяной орех, хурму. Главной же обрядовой едой этого праздника были так называемые лунные лепешки — довольно крупные, до 30 сантиметров в диаметре, круглой формы, выпеченные из сероватой (цвета лунного сияния) пшеничной или рисовой муки с добавлением сахара и различных специй — миндаля, кунжутного семени, апельсиновой кожуры, тыквенных семечек. На поверхности лепешек изображали популярные лунные символы — Хозяйку луны, лунную жабу, лунного зайца и т. д. — или «счастливые» иероглифы. Как раз в минское время распространилась легенда, приписывавшая лунным лепешкам особую роль в избавлении Китая от монгольского владычества. В этой легенде рассказывается о том, что монгольские правители Китая, опасаясь народного восстания, приставили к каждой китайской семье соглядатая. Долгое время китайцам не удавалось обмануть бдительность монгольских шпионов. Наконец кто-то предложил прикрепить записку с призывом подняться против монголов в ночь Середины осени к лунным лепешкам, которые все посылали друг другу в подарок накануне праздника. Так праздник стал служить еще и патриотическому чувству китайцев.

Осенний праздник сопровождался всевозможными представлениями и игрищами. В городах и их окрестностях давались театральные спектакли с профессиональными актерами. Не было недостатка и в любителях, готовых за небольшую плату позабавить народ незамысловатыми сценками вроде «пляски львов». В отдаленных деревнях жители сами развлекали себя плясками и театрализованными представлениями, которые ученым конфуцианцам казались «неприличными».

Самым длинным, оживленным и в своем роде универсальным праздником был Новый год, который отмечался зимой, в «пустую» для земледельца пору года. Его главный обряд — совместная новогодняя трапеза всех членов семьи, включая покойных предков. По обычаю, за новогодним ужином полагалось пить целебное вино, настоянное на травах и пряностях. Встрече Нового года предшествовало ритуальное очищение дома, включая обязательную генеральную уборку. Для защиты от злых духов, которые особенно угрожают человеку в это переходное время, в доме вывешивали всевозможные обереги и амулеты, чаще всего — изображения грозного повелителя демонов Чжункуя, а также талисманы, привлекающие «веяния весны». Заключительным этапом празднования Нового года был праздник Первой ночи (юань сяо), продолжавшийся в течение нескольких дней (обычно с 13-го по 17-й день) в середине первого месяца. Его главной особенностью был обычай зажигать по ночам во дворах домов и на улице множество фонарей всевозможных форм и расцветок В городах этот обычай принял вид массовых гуляний с множеством уличных представлений.

Разумеется, годовой ритм сезонов и праздников сказывался и на внутреннем убранстве дома. Вэнь Чжэнь-хэн в своем компендиуме «изящного» быта оставил указания о том, как украшать жилище в течение года. На Новый год, писал он, следует вывешивать портреты знаменитых людей древности, в дни весеннего праздника — изображения пиона и лотоса, к летнему празднику — каллиграфические надписи мастеров эпохи Сун и Юань и картины, на которых изображены состязания лодок-драконов, в шестой, самый жаркий месяц — пейзажи с тенистыми рощами, в которых хорошо укрываться от жары. Осенью человек с хорошим вкусом повесит у себя изображения деревьев и цветов, особенно красивых в осеннюю пору, а в канун Нового года — портреты небожителей и Небесного Владыки, восседающего в разноцветной облачной колеснице. Впрочем, поток времени не отрицает всевременности. Изображения «высохших деревьев и бамбука среди камней», добавляет Вэнь, можно держать в комнате в любое время года.

Календарные праздники исправно выполняли первейшее предназначение любого празднества: отмечая протекание обыденного времени, указывать на присутствие в нем другого Времени, безначального и бесконечного. Точно так же пространство в китайской культуре есть всегда физическое присутствие вещей, уникальное место, сообщающее о другом мире — о пространстве как чистой, рассеянной структуре. Простейший способ придать физическому пространству эту символическую глубину состоял в том, чтобы ввести в него ориентацию по четырем сторонам света со всей сопутствовавшей им символикой. Чувство пространственной организации, необыкновенно обостренное у китайцев, было, помимо прочего, откликом на потребность знать «счастливые» и «несчастливые» направления в том или ином месте или моменте времени.

О чем сообщает годовой цикл праздников в Китае? Он пронизан одной темой, составляющей, в сущности, главную тему китайского мировоззрения. В нем визиты живых к предкам чередуются с приемом предков в доме, и этот обмен визитами выражает столь любимую китайцами идею церемонного обхождения.

Минская эпоха, как уже было сказано, ознаменовалась бурным развитием торговли и городов. Вся страна покрылась сетью рынков, повсеместно люди уезжали торговать далеко от родного дома, и по всей стране складывалась прослойка богатого купечества, которая тесно срасталась с чиновничеством. Эти тенденции имели неоднозначные последствия. Богатые купцы начинают усердно подражать образу жизни образованной элиты. Среди них появляются коллекционеры антиквариата, обладатели крупных библиотек и знатоки искусств. Служилая знать ответила на этот вызов торгового класса повышением стандартов учености и насмешками (отчасти уже знакомыми нам) над этими «мещанами во дворянстве» на китайский лад. Но было, разумеется, немало и тех, кто искренне желал сближения «властителей дум» и новых хозяев жизни. Торговля во всяком случае перестала быть презренным занятием, купечество требовало к себе уважения, и конфуцианские ученые предоставляли ему для этого удобные аргументы.

Влиятельнейший мыслитель начала XVI века Ван Янмин утверждал, например, что «четыре класса народа (так в старом Китае называли чиновников, земледельцев, ремесленников и купцов) имеют разные занятия, но единый путь». Сущностью же этого пути является, по Ван Янмину, не что иное, как «исчерпание сердца»: «Служилые люди и земледельцы досконально претворяют правду сердца в своих усилиях по воспитанию и совершенствованию себя, а полезные орудия и товары становятся их достоянием. Ремесленники и купцы досконально претворяют правду сердца, занимаясь полезными орудиями и товарами, и усилия по воспитанию и совершенствованию себя становятся их достоянием».