История одной беременности - читать онлайн книгу. Автор: Анна Чернуха cтр.№ 7

А почему бы, собственно, не описать жизнь перед операцией. Да, риска во вставлении катетера нет никакого, но знаете ли вы, как это бывает адски больно?

Особенно больно, если это четвертый раз за неделю. Да, очень неприятно, когда тебе делают клизму. И наконец, гинекологические осмотры на кресле — это пытка! Пытка, которой подвергаешься через день, а то и каждый.

Может быть, это пустяки по сравнению с появлением на свет новой жизни, но это больно. Это очень больно и неприятно. Это и есть страдания, но женщины проходят через них — и забывают. Именно потому, что боль меркнет после рождения ребенка, а также и потому, что мои знакомые женщины не хотят помнить. Я не знала, что это за место — роддом. Но это не пустяк, это настоящие муки, и они накладывают не только физический отпечаток.

Почему жизнь появляется через боль? Почему одно существо должно страдать из-за другого? Чем я хуже моего ребенка? Почему его рождение приносит мне столько боли? Каждая женщина сама находит ответ, ну или не находит. Но все задают этот вопрос, иногда он вырывается вместе с родовым стоном, иногда — с тихим плачем в больничной палате в два часа ночи, но чаще он застревает в глубине немой души. Бессильные что-то изменить в своем положении, преданные собственным телом, мы на последних сроках с нетерпением ожидаем чуда — чуда рождения.

Итак, я лежала на операционном столе… Начало словно в блатной песенке. Я абсолютно голая, и, если бы не холод, меня бы это нисколько не смущало. Знаете ли, после девяти месяцев медосмотров становишься на редкость раскованным человеком. Я лежала и ждала кесарева, операции, от которой зависели две жизни, и радовалась — тому, что развязка близится, и тому, что от меня ничего не зависит, — вот оно, преимущество кесарева сечения! Я ждала едва ли с минуту, но на операционном столе это вечность. Появилась анестезиолог, задала вопросы про аллергию. Затем заставила принять неудобнейшую позу и попросила не шевелиться. Меня колотило то ли от страха, то ли от холода, — ну не каждый день в спину втыкают здоровущую иголку.

«А вдруг не подействует?» Я нервно закусила губу. Любезная дама-анестезиолог сообщила, что у меня на спине сыпь. Очень приятно это слышать.

Этот миг, когда я посмотрела на маленького человечка в первый раз, я не забуду никогда! Я умру, все умрут, исчезнут цивилизации и высохнут океаны, а где-то в серебряной паутине прекрасных событий прошлого навсегда останется этот священный миг.

И дальше самая радостная часть под названием «Как меня вштырила анестезия». Я лежала и улыбалась сладкой такой кошачьей улыбочкой. Врачи тоже улыбались, или мне так казалось. Народу прилично: врач с акушеркой, непосредственно делающие операцию, неонатолог с медсестричкой, анестезиолог и еще две какие-то тетки. Медсестры, наверное…

Они долго шуршали за ширмой, я ничего не чувствовала, кроме горячего онемения в конечностях. И вуаля! Я услышала крик… Через секунду, а может быть, и через минуту (ощущение времени совсем потерялось) я увидела его. Моего сына. Маленький, сморщенный, голова как мячик для регби и красненькая. На отца похож, поразительно! И глаза… Глаза зеленющие, хотя потом мне говорили, что у всех младенцев голубые, но я-то знаю, у него были прямо нефритовые такие глазки. Они слегка светились, ну по крайней мере так я увидела.

Этот миг, когда я посмотрела на маленького человечка в первый раз, я не забуду никогда! Я умру, все умрут, исчезнут цивилизации и высохнут океаны, а где-то в серебряной паутине прекрасных событий прошлого навсегда останется этот священный миг.

Священный миг был прерван врачом, который зачем-то потыкал мне в лицо гениталиями моего мальчика и громко так объявил: «Смотри, мать, какого парня родила!»

Чуть не забыла. Когда меня зашивали, одна докторша ойкнула. Главная строго сказала: «Ну ты даешь, хотела бы, чтобы тебя так зашили?» На что накосячившая ответила: «А чё, нормально». Именно так бы сказала продавщица, отрезавшая чуть меньше колбасы, чем положено по стандартам супермаркета.

Но мне было кайфово, я любила весь мир и на вопрос, как себя чувствую, говорила: «Спасибо, все супер, вы молодцы, мне хорошо! Йех-ху!»

На этом мои приключения не закончились. Меня взяли за руки и за ноги, словно гигантскую препарированную лягушку перебросили с операционного стола на каталку и покатили… куда бы вы подумали?

В реанимацию.

Страх пропал. По дороге в реанимацию я чувствовала странным образом смешавшиеся спокойствие и настороженность. Каталка достигла дверей реанимации секунд за тридцать.

Первое, что я там услышала, — жуткие стоны. Такие, словно я оказалась на поле боя и вокруг лежат раненые бойцы.

Медсестрички присоединяли разные трубочки и проводили какие-то неведомые манипуляции с оборудованием рядом с моей каталкой. Я боялась даже пошевелиться, казалось, что, если я неосторожно поверну голову, мое пузико разойдется по шву, словно у потасканного плюшевого медведя.

Я беспокоилась о том, что мне надо позвонить томящимся в ожидании родителям и мужу. Попросила сестру, и она, протянув телефон, сказала: «Только один звонок».

Я набрала маму… Странно, что не мужа, но почему-то после того, что я пережила, мне захотелось услышать первыми именно мамины поздравления. Думаю, в этом есть особый глубокий смысл.

Хотя разговор наш нельзя было назвать глубокомысленным. Первые слова: «Все хорошо, он здоров, рост — 53, вес — 3.560, я хорошо…» — принесли обеим сторонам заметное облегчение, и я перешла к вещам более насущным. Мне срочно были нужны компрессионные чулки или эластичные бинты и крем для профилактики варикозного расширения вен. Вот так, даже если собираешься самым тщательным образом, все равно есть риск что-то забыть. После сложнейшей и единственной в моей насыщенной жизни операции я думала о компрессионных чулках. Досадная мелочь не давала мне покоя…

Мои родственники поклялись решить эту проблему, и я наконец обратила внимание на то, что со мной происходит что-то очень странное. Меня била дрожь, да так, что кушетка подо мной ходуном ходила. Оглядевшись, я поняла, что медсестра куда-то отлучилась. Не зная, нормально ли такое поведение моего организма или это предсмертные судороги, я повернула голову к ближайшему стонущему созданию и поинтересовалась, почему меня так колбасит.

Оказывается, так отходит организм поле анестезии. Все после эпидуралочки (так анестезию ласково именуют в роддоме) лежат и трясутся, словно наркоманы в ломке. Сходство с этим контингентом усугублялось, когда кто-нибудь вытягивал в просительном жесте руку и стонал: «Обезболивающего, дайте обезболивающего».

Кстати, тихо страдали далеко не все, были и те, кто требовательно орал: «Боооольно, дайте, дайте же обезболивающего!»

Я лежала в реанимации с 12.45 до 20.00. За это время мои соседки сменились. И всем было очень больно. Ну по крайней мере складывалось такое ощущение. У меня тоже побаливал живот, но не так, чтобы стонать. Мне сначала стало даже как-то неудобно, что всем так больно, а я лежу тут и в ус не дую. Простонать что ли из солидарности, ну или попричитать немного?