Не мог я ее взять, потому что не знал, как у меня повернутся дела.
Я, как вы помните, технический чертежник, и мне надо было искать работу, чтобы где-то в ФРГ поселиться. Штутгарт – город большой, в нем – десятки учреждений. Но попал я туда в августе в разгар летних отпусков. Пришлось устроиться чернорабочим в химчистку: только туда и взяли. Причем обещали платить как квалифицированному рабочему и, если буду трудиться добросовестно, через три месяца в таковые и перевести. Так оно и произошло. Был тогда в этом городе довольно свободный режим. Поэтому мы без труда получили внутренние удостоверения личности и официально поженились. Вскоре переехали в Мюнхен, где я снова устроился на работу в химчистку. Там у нас родился сын, потом дочь. После рождения детей получили вместо наших прежних внутренних удостоверений настоящие западногерманские загранпаспорта.
Через некоторое время нас вызвали обратно в Россию. Дома провели пару месяцев. И я получил задание выехать на длительное оседание в одну из стран Бенилюкса. Поселился я в столице. Искал работу – и как чертежник, и как рабочий химчистки. Ушло на это шесть месяцев, трудно было устроиться. В конце концов попал я в крупную гостиницу, в подразделение химчистки и прачечной. Кстати говоря, был я действительно рабочим квалифицированным, и вскоре сделали меня руководителем этого подразделения. Я нашел квартиру, и ко мне приехала жена с двумя детьми».
А дальше началась разведывательная работа. Он трудился генеральным директором крупной химчистке, она – преподавателем немецкого языка в школе, аккредитованной при НАТО. Даже спустя полвека подробности их работы и достигнутые ими результаты продолжают оставаться засекреченными. Известно лишь, что в 1970 году супруга Козлова тяжело заболела и они были вынуждены вернуться в СССР. Позже она умерла.
После ее смерти, оставив детей в СССР, Алексей Козлов работал один по кризисным точкам. Прибывая в интересующую СССР страну, занимался сбором информации. Подавляющее большинство этих стран не имели дипломатических отношений с СССР, что делало невозможной организацию там постоянных резидентур.
Николаю Долгополову он рассказал: «Легализовался на жительство в Италии. У меня установились хорошие связи с фирмами, выпускавшими материалы для химчисток – химикаты, машины… И мне предложили быть их представителем во всех странах мира, кроме самой Италии. Меня это устраивало. Был прописан в Риме, но бывал там по два-три месяца. Разъезжать приходилось в другом регионе – Египет, Иордания, Израиль, Кувейт, Ливан. Затем Саудовская Аравия и много еще чего…
Пребывание было небесполезное. Многого удалось тогда добиться, о чем до сих пор не имею права рассказывать. Получил я орден Красной Звезды за это дело.
С 1974 года бывал я и в Иране. Пришлось заезжать туда еще при шахе. Иран нас очень интересовал. По этой стране я совершенно спокойно ездил, и была у меня там масса друзей – и среди полиции, и в других кругах…
До 1974 года, когда в Португалии совершилась революция, у нас с этой страной не было дипотношений. А мне еще при фашистском режиме Каэтано пришлось побывать там и собрать тоже очень интересную информацию. Когда началась революция «красных гвоздик», я вернулся и прожил там пару месяцев. Объездил всю страну».
В 1979 году Алексей Козлов получил задание установить факт проведения ЮАР тайных испытаний собственной атомной бомбы и факт разработки обогащённого промышленного урана в оккупированной тогда Намибии. С заданием он успешно справился. Вот что он рассказал Николаю Долгополову:
«В научно-исследовательской лаборатории Пелендаба велись исследования в ядерной области. И у нас, и у американцев были подозрения, что там создается атомная бомба, потому что однажды, в 1978 году, удалось зафиксировать похожую на атомный взрыв вспышку в южном полушарии неподалеку от Кейптауна. Тогда я и включил Малави в свою поездку, ведь это было единственное африканское государство, установившее с ЮАР дипломатические отношения. Приехал в город Блантайр. Все белые в этих государствах очень быстро между собой сходятся. Появляется свежий европеец, тем более немец, – тебя с удовольствием примут и поведают абсолютно все. Как-то разговорились про атомную бомбу. Я и говорю, надо же, думали, будто ЮАР ее имеет, а оказалось, нет. И вдруг одна пожилая женщина оживляется: как это нет, мы же в декабре 1976-го обмывали ее изготовление шампанским… Я тут же сообщил в Центр. Как мне потом рассказывали, ночью вызвали даже начальников управлений, отдела и обсуждали мою информацию. Но документально это нельзя было доказать. Кстати, женщина эта мне представилась, сообщила, что работала секретаршей генерального директора базы Пелендаба, ушла на пенсию и переехала в Малави».
В 1980 году он снова получил приказ посетить ЮАР, где и был арестован. Вот как это произошло:
«Прилетел я туда. Потом – в Намибию. И вот в Виндхуке заметил за собой наружное наблюдение. Деться оттуда некуда. Только лететь в ЮАР. Приземляемся в Йоханнесбурге, смотрю – черная машина направляется к нашему самолету прямо к трапу. Предъявили мне документ юаровской контрразведки, надели наручники, отвели в аэропорт, в специальную комнату, заставили раздеться до трусов. Затем притащили мои вещи, одели и повезли в Преторию».
Как выяснилось позже, причиной ареста стала информация предателя – высокопоставленного офицера КГБ Олега Гордиевского, к тому времени давно уже шпионившего в пользу западных разведок. Алексей Козлов был взят под стражу на основании закона о борьбе с терроризмом. Согласно этому закону, он был лишён права на адвокатскую защиту и судебное разбирательство, категорически запрещалось любое общение с внешним миром и получение любой информации; содержание человека в тюрьме без предъявления обвинения не ограничивалось какими-либо сроками.
А дальше было многомесячное тюремное заключение. Вот как об этом периоде своей жизни вспоминал Алексей Козлов:
«Через месяц меня перевели в центральную тюрьму в Претории. Посадили в камеру смертников. Было там несколько отсеков так называемого звездного типа. И в каждом – по 13 камер. Но в том, куда меня поместили, оказался я совершенно один. Другие камеры – все пустые. А рядом – виселица. По пятницам в пять утра там проходили казни. Несколько раз меня специально водили посмотреть, как это делается. Виселица находилась на втором этаже. В тюрьме, между прочим, тоже был апартеид: тюрьма для черных, тюрьма для белых. Только вешали и тех и других вместе. Но и то делали различие. На последний завтрак перед казнью черному давали половину зажаренного цыпленка, белому – целого. Казнили на втором этаже, потом люк опускался, казненный падал туда. А внизу стоял величайший мерзавец доктор Мальхеба. Он делал последний укол в сердце повешенному. Чтобы человек умер окончательно. Потом его выносили. Однажды этот доктор осматривал и меня.
Самым страшным для меня было то, что Центр не знал, где я. Оказывается, они еще три месяца слали мне радиограммы.
Шесть месяцев провел я в камере смертников. Параша, кровать и стул. Комната – три шага на четыре. На стенах гвоздем нацарапаны последние слова прощания тех, кто там сидел и кого вешали до меня. Единственное, что приносили мне, – еду. Завтрак – в 5.30 утра: кружка жидкости, напоминавшая то ли кофе, то ли чай, а чаще воду, в которой мыли посуду, два куска хлеба и миска каши. Обед – в 11 часов; ужин – в 3 часа дня. В общей сложности 4 куска хлеба, кусочек маргарина, джема и тарелка супа. Свет выключали в 22. К этому времени от голода у меня аж видения начинались. Вспоминал про отварную картошечку с паром, про помидорчики, огурчики. Помню, когда освобождали и взвесили, во мне оказалось 59 килограммов или 58. А было под 90. Никаких газет, радио – ничего. Я не знал, что творится в мире. Никаких прогулок…