Загадки римской генеалогии Рюриковичей - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Серяков cтр.№ 4

Следует отметить, что в этом же регионе мы встречаем и еще одну аналогию данному сюжету, правда не столь близкую. Выше уже отмечалось соперничество между Литвой и Москвой в эпоху создания «Сказания о князьях владимирских». В этом контексте весьма показательно, что литовские князья начали претендовать на римское происхождение примерно на полвека раньше, чем московские, — как отмечают специалисты, литовское предание возникает не позже середины XV в. Имя литовского первопредка в разных источниках называется по разному — Жигимонт, Палемон, Публий Либон. Точно так же варьировалась и эпоха, когда он из Рима переселился в Литву вместе со своими спутниками. В различных сочинениях говорилось то об эпохе гражданских войн во времена Мария или Юлия Цезаря, то тирании Нерона, то нашествия Аттилы. В некоторых вариантах легенды Палемон также назывался родственником Нерона {18}. Однако при несомненном сходстве сюжета литовской и русской генеалогий у них было и существенное отличие: если в отечественном «Сказании» Прус ставится Августом править балтийским побережьем, то во всех вариантах литовского предания их родоначальник, даже когда он является родственником Нерона, бежит на берега Немана, спасаясь то ли от гражданских войн, то ли от нашествия гуннов, то ли от репрессий. Таким образом, хоть исследователи совершенно справедливо сопоставляли между собой римские генеалогии литовских и русских князей и в условиях соперничества обеих государств вполне возможным является сочинение легенды о предке Рюрика Прусе во многом для прославления более знатного по сравнению с их соседями происхождения московских государей, однако «Сказание о князьях владимирских» не является простым преувеличенным повторением литовской легенды, а в некоторых своих моментах перекликается с более ранней польской легендой.

Не затрагивая вопрос об источниках легенды о царских регалиях Мономаха, которые были исследованы еще дореволюционными учеными, рассмотрим еще последний сюжет о низком происхождении князя Гедемина, в очередной раз подчеркивающий полемическую антилитовскую направленность отечественной генеалогии. В «Послании» Спиридона-Саввы этот сюжет непосредственно включен в текст сочинения, в «Сказании о князьях владимирских» он опущен, но в первой редакции данного «Сказания» в содержащем его сборнике сразу идет отдельное «Родословие литовских князей», а в сборнике, где помещена вторая редакция «Сказания», непосредственно после нее идет «Повесть, начинающаяся с разделения вселенной Августом», а вслед за ней опять-таки «Родословие литовских князей». Смысл подобной подборки сюжетов очевиден: вывод о превосходстве Рюриковичей, ведущих свое происхождение от родственника римского императора Августа, над литовскими князьями, предок которых был конюшим у русского князя, напрашивается сам собой. Однако у этой темы есть и источниковедческий аспект. В другой своей работе Р.П. Дмитриева отметила, что сама эта легенда о Гедимине восходит к преданию, известному по прусским хроникам XV в. {19}

Подводя итог вышесказанному, следует отметить, что автор «Сказания о князьях владимирских» или лежащего в его основе первоисточника был безусловно высокообразованным человеком своего времени. Он знал не только отечественное летописание, но и новгородскую традицию, не только историю античности, но был знаком с польско-прусско-литовской традицией, равно как и с географией этого региона. Имеющееся состояние источников не позволяет с абсолютной уверенностью определить автора «Сказания». Мы не знаем, насколько суровым или мягким был режим заточения Спиридона-Саввы в Литве и имел ли он там возможность ознакомиться с местной устной или письменной традицией. Д. Герасимов «был послом при королях шведском и датском и великом магистре прусском», а в 1525 г. был отправлен послом в Рим. Теоретически нельзя исключить, что на Руси каким-то иным способом могли узнать рассмотренную польско-прусско-литовскую традицию. В данном случае вопрос о личности автора «Сказания» не играет принципиального значения. Гораздо важнее то, что нам понятны причины, побудившие написать это сочинение, а также известно происхождение большинства упомянутых в нем сюжетов. Очевидно, что «Сказание о князьях владимирских» было призвано возвеличить происхождение Рюриковичей, представив их наследниками величия римских императоров. Подчеркивание связей именно с Римом было обусловлено как придуманными еще раньше римскими родословными польских и литовских князей, выступавшими соперниками Москвы на международной арене, так и браком Ивана III с византийской принцессой Зоей Палеолог. Соответственно мы вправе рассматривать «Сказание» как памятник общественно-политической мысли Московской Руси рубежа XV–XVI веков, который не содержит никакой достоверной информации о действительном происхождении Рюрика и варяжской Руси. На этом можно было бы поставить точку, если бы не одно «но». И это «но» заключается в том, что ряд фактов, притом гораздо более ранних и совершенно независимых от «Сказания» и его источников, указывают на существование каких-то русов примерно в том же регионе, что и рассмотренный нами текст.

Собственно прусская традиция в чистом виде до нашего времени не дошла: как уже отмечалось выше, коренное население Пруссии, принадлежавшее к балтской семье индоевропейских языков, было практически полностью истребленно или германизировано немецкими крестоносцами. Несмотря на это следы пребывания русов на данной территории встречаются как в сочинениях иностранных авторов, так и в топонимике. Так, например, немецкий автор XI в. Адам Бременский, перечисляя острова Балтийского моря, констатировал: «Третий остров зовется Земландией, и расположен по соседству с русами и поляками; населяют его сембы или пруссы, люди весьма доброжелательные…» {20} Наиболее вероятная локализация этого острова — полуостров Самбия, ошибочно принятая немецким хронистом за остров. Соседство пруссов с поляками понятно, но с Древнерусским государством это балтское племя непосредственно не граничило. Следовательно, речь в этом фрагменте у Адама Бременского идет не о киевских русах, которых он также знал, а о какой-то другой группе русов, находившихся в непосредственной близости от пруссов и поляков на побережье Балтийского моря. Весьма показательно, что именно на полуострове Самбия нам встречается топоним Раушен (нем. Rauschen, польск. Ruszowice, Ruskowo (Русково), лит. Raušiai, переименованный в 1946 г. в Светлогорск), который расположен на северной оконечности Самбийского полуострова в 40 км от современного Калининграда. Первое упоминание о нем относится к 1258 г. в форме Рузе-Мотер или Рауше-мотер {21}. Что касается второй половины данного названия, оно понимается то как «погребное место» и соответственно весь топоним как «край погребов», то как «земля (край)» и соответственно «Земля Руси». С учетом свидетельства Адама Бременского второй вариант понимания этого названия является более вероятным. Возможно, какие-то сведения об этом дошли и до английского писателя XIII в. Роджера Бэкона, который в своем сочинении следующим образом описывает Восточную Европу: «А с севера этой провинции находится великая Руссия, которая точно так же от Польши, с одной стороны, простирается до Танаиса; но в большей своей части она граничит на западе с Левковией (Литвой. — М.С.)… И эти земли, а именно Эстонию, Ливонию, Семи-Галлию, Куронию, обнимает упомянутая Левковия, а вокруг нее с обеих сторон упомянутого моря расположена великая Руссия, а граничит она в южной части с Пруссией и Польшей. Польша же лежит к югу от Пруссии…» {22} Как видим, Бэкону также известна Киевская Русь, лежащая к востоку от Литвы и Польши. Однако при этом он утверждает, что великая Руссия располагается на Балтийском море по обеим сторонам Литвы, причем в западной своей части она граничит с Пруссией и Польшей.