Духовная прародина славян - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Серяков cтр.№ 103

Каждый индивид созерцал в них одновременно и неразрывно самого себя, весь род и природу в целом как телесную сущность и чувственный образ, как идею жизни (понятие) и как имя» [710] . Данная аналогия позволяет нам лучше понять парадоксальную современным людям на первый взгляд мысль о боге не только как божестве, но одновременно и как кровном предке и даже племени в целом. О развитом у славян культе предка-родоначальника, связанного с потомками и занимаемой ими территорией, свидетельствуют как приведенный в этой главе пример Дедославля, политического и сакрального центра вятичей, так и упоминавшийся ранее вывод В.Л. Комаровича о неделимости как княжеского рода Рюриковичей, так и всей Русской земли в целом. Если в случае с вятичами мы имеем дело с отдельным союзом племен, то, во втором случае, то же самое мирочувствование воспроизводится на более высоком уровне всего Древнерусского государства. «Более того, — подчеркивает далее А.Е. Лукьянов, — при тождестве человека и природы первопредок духовно и телесно был самим человеком и человеческим родом» [711] .

Не будем забывать, что бог-первопредок одновременно являлся и дневным светилом, согревавшим своими лучами с неба все живое на Земле, в силу чего через Дажьбога осуществлялось единство не просто всего славянского рода, но и неразрывное единство человеческого рода и всей окружающей его природы в ее даже не земном, а космическом проявлении. Наконец, поскольку само это представление окончательно сложилось уже в период первичного деления общества, бог-первопредок оказывается уже и царем, символизировавшим собой уже не только родовое, но и социальное единство возглавляемого им племени. Не лишним будет вспомнить, что, согласно славянскому переводу «Хроники» Иоанна Малалы, именно Дажьбог-Солнце фактически является первым царем, со времени правления которого люди начинают давать дань царям, т. е. царем по преимуществу. О степени укорененности подобного представления в народном сознании красноречиво свидетельствует записанная на Украине во второй половине XIX в. поговорка «Бог — батько, государь — дядько» [712] . Под воздействием социально-политических реалий в народном сознании уже произошло разделение и даже противопоставление друг другу бога-прародителя и государя по принципу их отношения к простым людям, однако их упоминание рядом в одном тексте и сохранившаяся связанность их друг с другом и народом родственными узами красноречиво свидетельствует об их былом единстве. Солярные черты славянских князей не оставляют сомнений в том, кто из богов являлся архетипом царя для земных правителей. Данное немаловажное обстоятельство лишний раз подтверждает, что изначально богом-царем-первопредком-племенем «Слова о посте» во всем его неразрывном единстве являлся именно языческий бог дневного светила, образ которого был использован автором поучения для того, чтобы передать пастве величие христианского бога в более привычных и понятных своим современникам образах.

Проанализированное языческое восприятие бога солнца, не уступающее по своей сложности и многогранности самым утонченным христианским исканиям в сфере богопознания, предполагает N целый ряд основополагающих мировоззренческих выводов, которые наши языческие предки для себя сделали. Рассмотрим те выводы, которые вытекают из родовой ипостаси Дажьбога как человеческого первопредка, неразрывно связанного и воплощенного в них. Если взглянуть на это единство глобально, то славянское племя, взятое в цельнокупности всех его прошлых, нынешних и грядущих поколений, и породивший его бог-первопредок, будучи навеки связаны неразрывными узами кровного родства, вместе составляли ту грандиозную двуединую пару, именовавшуюся некогда нашими предками отѣника, которая и творила историю мира. Из этого следует вывод о божественном происхождении славянского племени. Еще в XIX в. в русском народе бытовали отголоски его истинной, не извращенной библейскими догмами родословной: «О первобытных людях сохранено предание, что они были несравненно сильнее, долговечнее и больше ростом, чем теперешние. Отсюда такая приговорка: «встарь были люди божики, а мы теперь тужики, а поздней будут еще люди пыжики: двенадцать человек соломинку поднимать, так, как прежние люди поднимали такие деревья, что нонешним и ста человекам не поднять»» [713] . То, что русские крестьяне всего полтора столетия назад называли первое человеческое поколение божиками, является прямым и неоспоримым доказательством существования представления о происхождении славянского рода непосредственно от бога. Несмотря на все старания православной церкви, всеми силами внедрявшей в народное сознание ветхозаветный миф о происхождении человечества от Адама, отголоски своей подлинной, исконной родословной бытовали в отельных частях нашей страны на протяжении почти целого тысячелетия. Следует отметить, что миф о нескольких поколениях человеческого рода, каждое из которых оказывается слабее и хуже предшествующего, имеет индоевропейское происхождение и в развернутом виде встречается в индийской и греческой традициях. Таким образом, истоки мифа о постепенном вырождении человечества, отголоски которого были записаны у крестьян Орловской губернии, генетическое родство которого с рассмотренными преданиями не вызывает сомнения, сложились еще в эпоху индоевропейской общности, т. е. как минимум в IV тысячелетии до н. э., и бытовали у них на протяжении пяти тысяч лет. Однако это означает, что и представление о божественном происхождении своего народа возникло у наших предков в период индоевропейского единства.

Отголоски этой идеи мы видим и в Животной книге духоборов— одной из христианских сект, возникшей в XVIII веке и сохранившей в своем вероучении ряд языческих пережитков. В 78-м псалме их книги говорится: «Отечество наше небесное — имел бы я себе христианом на земле; оттуда мы все с начатия приняхомши, все мы родихомши, всей мы божественны. Не есть нам земля отечество, а мы есть странники на земле. Тело наше земляное — не есть человек, а есть человек — душа в теле, — ум небесный, божественный; тело же наше возьмется в прах, а душа наша обратится в отечество свое, где нет ни смерти, ни беды, ни вины, ни плача, ни глада, ни жажды, тем вечный день, непрестанный свет!» [714] Это представление о собственной божественности было чрезвычайно устойчиво среди членов этой секты, которые в 1827 г. прямо заявляли: «Бог есть дух; сей дух или Бог в нас; мы есмы Бог» [715] .

Еще одним примером обожествления людей является так называемая «Пространная редакция второй повести о происхождении картофеля», датируемая началом XIX в.: «Быстъ в царст(в)е царя Анепсия во стране восточном [во елълинахъ] собрание. Божiимъ попущение мъ, а по диавольскому действу грехъ ради наших собрашая [шесть] мужей с прочими во свое капище и молишася своимъ богомъ и нарекоша сами себе с(вя)тыми и начата избирати между себе кому быть из нихъ богомъ и ц(а)рем [i поставиша свещу посред(и) капища i от коего загорится свеща, тому б(о)гом i царем быть] (вар.: i поставиша свещу посред(и) себя i от коего загорится свеща тому б(о) гом i царем быть) и начата единъ по единому кланяйся идоломъ. Преже всехъ нача кланятися из них стареиший и ничто же бысть, потомъ вторый нача кланятися и тогда абие загореся свеща и поставили его по действу дияволю ц(а)р(е)мъ и б(о)г(о)мъ. И начата покланятися ему и почитати его» [716] . Текст данной повести достаточно интересен. С одной стороны, мотив избрания царем по возгоранию свечи неоднократно встречается в русских сказках, но там отсутствует мотив обожествления человека. Последний встречается нам в новгородской легенде про самообожествление Волхва, характеризуемого как «бесоугодного и чародея», который сам «в боги сел» [717] . Сочетание в одном лице бога и царя напрямую перекликается со «Словом о посте», однако считать данную «Повесть» непосредственным отражением языческих воззрений препятствует ее весьма позднее составление, хоть оно и не исключает опосредованное попадание в нее языческих представлений. Исследовавший эту повесть А.И. Никифоров был склонен считать обожествление царя влиянием религиозных воззрений хлыстов, а впоследствии и скопцов. В качестве примера он отмечал, что в 1716 г. в Москве хлысты приветствовали своего христа Прокопия Лупкина восклицаниями «царь великий, бог великий!», а во время радений у них обычны выкрики «Царь Бог! Царь Бог!» [718]