Битва у Варяжских столпов - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Серяков cтр.№ 40

Страница

Достаточно показательны и данные, следующие из науки об именах, ономастике. «В новгородских летописях из 800 имен лишь 19, или 2,4%, — скандинавского происхождения, в грамотах Новгорода и Пскова из 3400 имен — 4, т.е. 0,1%, — скандинавские…» {368} С другой стороны, уже Н.М. Петровский, первым исследовавший лингвистические связи между новгородцами и западными славянами, отметил такие новгородские имена, как Варфоломей, Микула, Ян, Матей и Домаш, которые были достаточно слабо распространены в остальной Руси, но зато широко были представлены у западных славян. Сходство между ними касалось не просто отдельных имен, но и способа их образования, что указывает на весьма глубокие связи между этими группами славянства: «Наконец имеется целых два разряда личных имен, свойственных в России почти исключительно Новгородской области и своими суффиксами близких к таким, которые среди нерусского славянства употреблялись в подавляющем большинстве случаев на западе и сравнительно редко на юге. (…) При чтении новгородских памятников, в частности I Новгородской летописи, бросается в глаза обилие личных имен с окончанием -ята (после шипящих -ата): Петрята, Гюрята, Воята, Нежата, Вышата… Таким образом, личные имена с суффиксом eta, распространенные преимущественно у западных славян, а в России всего чаще встречающиеся в Новгородской области, сближают эту последнюю опять с западнославянским миром» {369}. Второй подобной группой имен являются имена с непривычным для русского уха сочетанием -ХН-, например Смехно, Прохно, Вахно и т.п. Имеющие западнославянские корни новгородские имена настолько многочислены, что образуют даже отдельную группу в названии городских улиц: «Имена улиц интересны и в другом отношении — среди них имеются как южноднепровские, связываемые нами со словенами, так и балтийско-славянские (типа Редята, Людогост, Янева), и это вновь говорит о двух контингентах славян, образовавших население Новгорода» {370}.

Интересны и данные топонимики. Поскольку шведский норманист И. Янссон по аналогии с Англией предположил земледельческую скандинавскую колонизацию Древней Руси, сравним отечественную топонимику с английской. Польский норманист X. Ловмянский отмечал: «Лучшим источником для определения размеров колонизации является богатая ономастика, состоящая из личных имен и названий местности. Скандинавские имена в большом количестве встречаются в документах, в особенности в Domesday Book (1086 г.), где почти половина личных имен в северной части Дэнло — скандинавские. Скандинавские топонимы возникли, вероятно, в значительной части в период датского господства в Дэнло в 877–919 гг. <…> в целом в Дэнло выявлено огромное число топонимов скандинавского, главным образом датского, реже норвежского происхождения. В некоторых местах, например Линкольншире, они превосходят число английских названий. В одном небольшом округе — Северный Рединг (в Йоркшире) — названий, оканчивающихся на скандинавское -by («поселение») насчитывается 155». На Руси же, согласно далеко не беспристрастным подсчетам М. Фасмера и Е.А. Рыдзевской, стремившихся повсюду найти следы викингов, «сохранилось около 380 названий местности (включая гидронимы), берущих начало в скандинавских языках, причем этимология многих из них не бесспорна». Сопоставление их с общим количеством топонимов приводит X. Ловмянского к следующему выводу: «Топонимов же скандинавского происхождения, даже если все они появились до 1000 г., что сомнительно, не насчитывалось и семи на тысячу, т.е. примерно столько, сколько в Великой Польше. Таким образом, сравнительно-топонимические исследования убедительно свидетельствуют не о широте, а о незначительности скандинавской колонизации в Восточной Европе». На севере Руси, то есть в районе наиболее интенсивных контактов, «соотношение с нескандинавскими названиями составит едва 6 на тысячу. Итак, изучая отдельно северные территории, мы находим подтверждение предшествовавшего вывода: крестьянская колонизация здесь исключается. (…) Опираясь на английские аналогии, можно также установить, что на Руси не было и военной колонизации, в результате которой в Англии возникли компактные группы скандинавских поселений (что было необходимо для безопасности и военной организации поселенцев), отсюда и концентрация иностранной топонимики в некоторых районах. На русских землях подобных скоплений нет…» {371} Следует отметить, что все попытки норманистов отыскать на Руси носящие скандинавские названия города страдают явными натяжками и не могут быть признаны убедительными. В качестве таковых называется не только Ладога, но и такие города со славянскими названиями, как Витичев, Искоростень или Изборск, что красноречиво говорит об обоснованности подобных штудий. М.Н. Тихомиров отмечал, что «даже название Ладоги не может быть без натяжек выведено из скандинавских корней», а «во всей Древней Руси не было ни одного города, который бы восходил ко временам первых русских князей и носил бы скандинавское название». С мнением отечественного историка полностью согласен польский лингвист С. Роспонд, подчеркивавший совершенное отсутствие скандинавских названий у древнерусских городов IX–X вв. {372} Современный филолог А.Л. Шилов назвал данные Фасмера и Рыдзевской недостоверными и констатировал отсутствие скандинавской топонимии в Карелии {373}. Таким образом, выведенные X. Ловмянским пропорции являются сильно преувеличенными.

Полностью совпадают с языкознанием и данные антропологии. «Словене новгородские, так полно изученные В.В. Седовым, и полоцкие кривичи, изученные Г.Ф. Дебецом, также не дают основания относить их к кругу германских форм, — отмечает Т.Н. Алексеева. — И те и другие обнаруживают иной антропологический комплекс. Остается сделать заключение, что средневековые антропологические серии, подтверждая пребывание норманнов в северо-западной части Руси, не фиксируют здесь норманнских черт в типе славянского населения, что говорит об очень незначительном числе норманнов и отсутствии интенсивного смешения их со славянами» {374}. Поскольку значительная часть варяжской Руси находилась в столице Древней Руси, более чем показательны результаты исследования краниологического материала из Киевского некрополя: «Ни одна из славянских групп не отличается в такой мере от германских, как городское население Киева. Таким образом, следует признать, что в составе дружины киевского князя норманнов было чрезвычайно мало, коль скоро никаких следов их в антропологическом облике населения города не обнаружено. Что касается сельского населения Киевской Руси, то оно также не показывает черт связи со скандинавами, относясь к тому же антропологическому типу, что и городское» {375}. Таким образом, ни в Новгороде, ни в Киеве выходцы из Скандинавии не присутствовали в сколько-нибудь заметном количестве. Совершенно иную картину эти же данные рисуют в отношении западных славян: «Так может быть выделен ареал близких антропологических характеристик, прилежащих к Балтийскому морю. В него включаются поляне, висляне, ободриты, поморяне, словене новгородские, кривичи полоцкие, радимичи, дреговичи и, возможно, волыняне» {376}. Поскольку исследование было опубликовано еще в советское время, кто-то может подумать, что этот вывод был сделан по политическим соображениям. Однако уже в 2002 г. в коллективной монографии Т.И. Алексеева вновь повторила, «что антропологические материалы, находящиеся в нашем распоряжении, свидетельствуют о небольшом удельном весе германского влияния на антропологические особенности восточных славян» {377}. В отличие от некоторых археологов-норманистов, чьи взгляды подобно флюгеру вращаются под влиянием политической конъюнктуры, антрополог Т.И. Алексеева свою позицию не поменяла.

Страница