Москва дворянских гнезд. Красота и слава великого города, пережившего лихолетья - читать онлайн книгу. Автор: Олег Волков cтр.№ 29

Широко известен не раз воспроизводившийся в разных изданиях эстамп начала XIX века, изображающий выезд пожарной команды Пречистенской части: дроги с бочками и рогатым насосом, тележки с пожарными, украшенными воинственного вида касками, скачущие во весь опор тонконогие кони, глазеющие вокруг обыватели и неизбежные на старинных гравюрах лающие псы – все это очень старательно выписано художником, имя которого осталось неизвестным. Воспроизведен и пейзаж улицы. Мы узнаем на эстампе дошедшее до нас здание Пожарного управления, мало перестроенное, но лишенное венчавшей его прежде каланчи. А рядом с «пожаркой», ближе к углу Мертвого переулка, видны колонны обширного барского дома – не дошедшего до нас. Он принадлежал генералу Алексею Петровичу Ермолову, знаменитому участнику Отечественной войны, герою Бородина и Кульма, бывшему в опале при Александре за резкую оппозицию иностранному засилью при дворе и у Николая – за независимый нрав и смелые суждения. Его наместничество на Кавказе было средством держать его подальше от столиц.

Пречистенская пожарная часть в начале XIX века

Известно о дружеских отношениях Ермолова со многими декабристами, о надеждах, возлагаемых некоторыми из них на поддержку им восстания; как будто подтверждены факты предупреждения Ермоловым Грибоедова о предстоящем обыске, сочувственного его внимания к сосланным на Кавказ разжалованным офицерам, он высоко ценил Пушкина, однако подлинное лицо этого недюжинного русского человека, талантливого и умного, честолюбивого и властного, мне кажется еще не вполне раскрытым.

Дом Ермолова на Пречистенке строил Казаков, которому приписывают авторство и упомянутого здания Пожарного управления. Некогда оно также принадлежало родственникам Ермолова, но уже в 1835 году его приобрела казна, и отведено оно было под пожарное депо. В те времена пожарное депо было чем-то вроде показательной мастерской, где изготовляли нужный инвентарь и обучали присылаемых из губерний пожарных.

Тут кстати вспомнить, что «регулирование уличного движения» – не порождение автомобильного века. С быстрой ездой по городу боролись и предшественники современного ГАИ, однако методами, от которых приуныли бы наши автомобилисты, подчас сетующие на прокол в книжечке или полученную в обмен на полноценный рубль бесполезную квитанцию. В дореформенной Москве пожарные обозы укомплектовывались отчасти за счет лошадей, конфискованных у владельцев за быструю езду по улицам. Замечу, однако, что мера эта, отдающая духом павловских распоряжений (вроде приказа всем, попадающимся ему навстречу, в любую погоду и грязь выходить из экипажа для поклона или реверанса по придворному этикету или запрещения носить «круглые шляпы», олицетворяющие тлетворное влияние якобинцев), – «архаровская» эта мера довольно скоро изжилась сама собой. Как, впрочем, и монополия московского депо на изготовление пожарного инвентаря. Пооткрывались частные мастерские, из провинции стали присылать меньше рабочих, и депо сделалось пожарной командой Пречистенской части.

Под той же крышей помещалась и полицейская часть, в которой в 1834 году недолго находился под арестом Герцен, вскоре переведенный оттуда на гауптвахту Крутицких казарм.

Чуть наискосок от Пожарного управления, на противоположной стороне улицы, на углу Полуэктова переулка, вытянулся длинный, богатый, украшенный портиками, лоджиями и нишами для скульптур, фасад палат московского генерал-губернатора князя Долгорукова, построенный Казаковым в 1780 году. Позади дома был разбит сад с фонтанами и беседками, куда вели с улицы шесть арочных проемов, позднее заделанных, но заметных и по сие время. Сын владельца дома – Илья Долгоруков – был членом «Союза благоденствия», это о нем упомянул Пушкин:

Сбирались члены сей семьи

У беспокойного Никиты (Всеволжского. – О.В.),

У осторожного Ильи (Долгорукова. – О.В.).

В долгоруковском доме очень долго, вплоть до революции, помещался Александро-Мариинский институт благородных девиц для обучения дочерей офицеров, военных чиновников и врачей, служивших в Московском военном округе.

Подальше, на углу Дурновского переулка, привлекает внимание эффектно декорированный дом с подъездом, обрамленным спаренными коринфскими колоннами, соединенными высокой аркой, отделенный от улиц курдонером. У дома лишь одно крыльцо, другое поглотили этажи доходного дома. Этот старинный богатый особняк принадлежал Гавриле Павловичу Бибикову, стяжавшему известность усмирением Пугачевского восстания и пользовавшемуся исключительным расположением Екатерины, бывавшей, кстати, у него в этом доме.

Крепостным этого вельможи, «в особливости щеголявшего своей музыкой», как пишет о нем современник, был известный в свое время и популярный в Москве музыкант и композитор Даниил Никитич Кашин (1773 – 1844), прозванный «соловьем русских песен». Бибиков рано отпустил его на волю, что создало Кашину благоприятные условия для занятия музыкой. Он слыл выдающимся пианистом и дирижером, занимался педагогической деятельностью и всю жизнь неутомимо собирал русские песни.

Сохранилось известие о двух концертах сезона 1798/99 года, в которых Кашин дирижировал двумястами музыкантами и хором из трехсот певцов. Будучи преподавателем музыки в университете, он издавал «Журнал отечественной музыки», писал романсы и патриотические кантаты. На события 1812 года Кашин откликнулся «Авангардной песней», посвященной Милорадовичу, и ораторией на слова Карамзина «Гремит ужасный гром». Ему принадлежит и опера на сюжет карамзинской «Натальи, боярской дочери». Однако ценнейшим делом его жизни было составление «Сборника народных русских песен», дошедшего и до нас. Этот труд был известен Гоголю, и – кто знает? – не навеяны ли отчасти знакомством с ним знаменитые строки об отечественных песнях. «Покажите мне народ, – писал Гоголь, – у которого бы больше было песен… Под песни рубятся из сосновых бревен избы по всей Руси. Под песни мечутся из рук в руки кирпичи, и как грибы вырастают города. Под песни… пеленается, женится и хоронится русский человек».

В 1817 году дом Бибикова приобрел партизан Денис Давыдов. Должно быть, с налету, как и полагается лихому кавалеристу. Во всяком случае, уже через три года, обнаружив, что ему не по средствам содержать вельможные хоромы, он его продает, причем обращается к директору Комиссии для строения Москвы с шутливыми стихами:

Помоги в казну продать

За сто тысяч дом богатый,

Величавые палаты,

Мой пречистенский дворец.

Тесен он для партизана:

Сотоварищ урагана,

Я люблю, казак-боец,

Дом без окон, без крылец,

Без дверей и стен кирпичных,

Дом разгулов безграничных

И налетов удалых.

Список этого стихотворения Давыдов послал Пушкину. Частым гостем партизана – пока он был хозяином «пречистенского дворца» и держал в нем открытый дом – был двоюродный брат его и сосед генерал Ермолов, многие видные писатели и поэты того времени. Позднее Давыдов жил на Пречистенском бульваре (ныне Гоголевском), где работал над военными записками героического 1812 года, в который он «врубил» свое имя. «Огромная мать Россия! – пишет Давыдов. – Изобилие средств ее дорого стоит уже многим народам, посягавшим на ее честь и существование, но не знают они еще всех слоев лавы, покоящихся на дне ее… Еще Россия не подымалась во весь исполинский рост свой, и горе ее неприятелям, если она когда-нибудь подымется».