Ярость жертвы - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Афанасьев cтр.№ 66

— Где-то тут запирающее устройство, — сказал он. — Электроника фирмы «Таккер». Сейчас найдем. Мне эта штука знакома.

«Иначе и быть не может, — подумал я. — Еще не было случая, чтобы какое-нибудь препятствие поставило этого человека в тупик». Вскоре он обнаружил над притолокой черную коробочку с кнопкой. Нажал — и ворота начали расползаться. Увы, за порогом наша удача закончилась. Во дворе, высвеченном ярким прожектором, прямо напротив гаража стояли вооруженные люди — человек шесть — и наблюдали, как мы выглядываем из расходящихся створок, точно крысы из норы. Но быстрее, чем они успели что-либо предпринять, Гречанинов открыл стрельбу. Автомат запрыгал в его руках. Люди попадали, как кегли, и к нам потянулись огненные нити. Вой, крики, свист пуль разорвали на куски тяжкое блаженство ночи, но я все равно никак не мог до конца проснуться. Все мне казалось, что это не со мной происходит, и смерть, цокающая вокруг стальными зубками, мнилась посторонней дамой.

— В машину! — рявкнул над ухом Гречанинов. Он уже давил акселератор, пока я заваливался на переднее сиденье рядом с ним. Катю он, дотянувшись через сиденье, рывком, молча сбросил на дно машины. Вырвались из гаража на крутом форсаже, при этом левую руку с автоматом Григорий Донатович просунул в окно и осыпал двор огненными китайскими веерами. Какой-то отчаянный удалец кинулся прямо на капот и от соприкосновения с чудовищной массой «форда» поднялся в воздух, подобно Икару, и спикировал на крыльцо. Хряснуло и вдребезги разлетелось переднее стекло. Что-то громыхнуло по крыше, словно сверху обвалилась гора. «Форд» крутился по просторному двору, как на полигоне, под сверкание многочисленных вспышек, одна из которых, влетевшая под задние колеса, подбросила нас над землей, точно пушинку. Чтобы усилить эффект безумия, откуда-то из недр дома вырвалась свора разъяренных доберманов и с заунывным лаем взялась преследовать вертящийся «форд», как во времена оны загоняла до смерти лося-подранка.

Я не понимал, чего добивается Гречанинов своей гоночной эквилибристикой, а он просто приглядывался к дальним воротам и наконец пригляделся, ломанул туда напрямую. Ворота, на бетонных стойках, массивные и на вид несокрушимые, приближались с неумолимостью заключительного кадра. Из сторожевой будки выскочили двое стрелков, посылая нам навстречу каленые стрелы, но это уже была мелочевка.

— Держись! — рявкнул Гречанинов. Тараном на скорости за шестьдесят «форд» врезался в тугую древесину пополам со сталью, и не дай мне бог когда-нибудь еще услышать подобный хряск, вколотивший свинцовые пробки в уши. На себе мы протащили ворота несколько метров, и мотор чавкнул и заглох. Тишина, окружившая нас, напоминала глубинное погружение. Сквозь заднее, почему-то не разбитое стекло, точно в хорошую оптику, я видел бегущих к нам людей, разевающих рты в беззвучном крике. Впереди, роняя пену, мчались доберманы.

У нас еще была, наверное, минута попрощаться, и я сказал Кате:

— Катенька, тебя там не зацепило?

Гречанинов, бормоча сквозь зубы какие-то особенные ругательства, мне непонятные, раз за разом выжимал стартер, и вдруг машина, кашлянув, загудела…

Мы неслись по черной лесной просеке с одной уцелевшей фарой, и через какое-то время, мелькнувшее, как поцелуй, перебрались с грунтовки на асфальт. «Форд» изредка обиженно кряхтел, но держал скорость мощно и ровно.

— Надежная машина, — сказал Гречанинов, японские все-таки пожиже, не для наших дорог.

Я помог Кате поудобнее устроиться на заднем сиденье. Слишком долго она молчала, это меня беспокоило.

— Катя, что у тебя болит?

— Ничего.

— Испугалась?

Не ответила. Глаза чудно мерцают, как у кошки. Кокон-путешественница. Гречанинов благодушно пробурчал:

— Завтра отправлю вас из Москвы. В безопасное место. Слышишь, Катюша?

— Слышу, — отозвалась приветливым голосом умирающей.

— Может, тебе чего-нибудь хочется? — спросил я наугад.

— Можно я немного посплю?

Попали туда, куда Макар телят не гонял, — в Липецкую область, в пансионат с названием «Жемчужина». Пансионат — двухэтажное продолговатое здание со всякими пристройками — располагался в вековом лесу, вдали от населенных мест, и принадлежал какому-то шахтерскому ведомству. У нас было две путевки (забота Гречанинова), как на мужа и жену, и администратор, который нас принимал и оформлял документы, не обратил никакого внимания на то, что фамилии разные и в паспортах нет штампа о регистрации брака. То ли был предупрежден, то ли теперь настали такие времена, когда подобные пустяки мало кого озадачивают.

Комната нам досталась светлая, большая, на втором этаже, с верандой, на которой стоял плетеный столик и два таких же креслица. Еще в номере была ванная, туалет и огромный, встроенный в стену платяной шкаф, в котором можно было при желании жить.

Настроение у меня было жуткое.

Перед тем как сюда прилететь, я похоронил отца. Оставил почти невменяемую мать на попечении Елены, пообещавшей пожить с ней, сколько потребуется. За два дня похоронной суеты бывшая моя жена проявила себя терпеливым ангелом, и сколько бы мне еще ни выпало куковать на белом свете, я останусь ее должником. Если она была в чем-то передо мной виновата (что сомнительно), то за эти дни, готовно, безропотно взвалив на себя все хлопоты, расплатилась полностью и открылась с такой стороны, с какой человек открывается лишь в роковых обстоятельствах. Ни одного слова не сказала невпопад и не сделала ни единого движения, которое могло кому-либо причинить беспокойство. Чисто женский талант сочувствия выказался в ней вдруг с поразительной силой, и даже плакала она как-то по-особенному, застенчиво и смиренно. Со своей стороны я как был негодяем, так и остался и даже на скудных поминках, где было человек пять-шесть дальней родни да трое отцовых фабричных друзей, умудрился устроить безобразную сцену. Черт дернул явиться откуда-то на похороны моего сынулю Геночку. С самого начала он вел себя нагло. Вблизи покойника сплевывал себе под ноги, кривясь в какой-то идиотской ухмылке. Мне было тяжелее смотреть на него, чем на мертвого отца. На кладбище он не поехал, остался дома, изрекши: «Чего я там не видал?»

Отец любил его. Гена был его единственным внуком и, как водится у детей, нещадно эксплуатировал эту любовь. Все свои тринадцать лет беспрерывно канючил, выклянчивал то одно, то другое. Но в последний год ни разу даже не позвонил, хотя бы осведомиться о здоровье. Я вообще удивился, увидев его на похоронах. Спросил: «Живой?» Гена бодро ответил: «Твоими молитвами, папочка!» — и скорчил такую гнусную рожу, что я решил больше с ним не разговаривать. Однако по косым прицельным взглядам догадался, что у него есть ко мне какое-то дело и приехал он скорее всего из-за этого.

Когда вернулись с кладбища, Геночка одетый дрых на материной кровати. Накушался, пока мы отсутствовали. Одну руку свесил к полу, морда опухшая, синяя, как у старика.

— Отняли у нас сына, — сказал я Елене. — И у тебя, и у меня. Теперь не вернешь.