Контрразведка КГБ знала, что мощную подрывную радиодеятельность инициировал неистовый Фрэнк Уизнер, что создан комитет радио «Свобода», в котором работают сотрудники ЦРУ, занимая там официальные должности, что вещание «Свободы» организовано на 22 языках (практически на языках большинства народов, населявших СССР). Деятельность этого радиокомитета шла по двум направлениям. С одной стороны, радиопропаганда, в которой умело использовались все просчеты и ошибки лидеров коммунистической партии и государства. Делались прямые призывы к открытой борьбе с существующим коммунистическим режимом. С другой стороны, комитет и радио «Свобода» занимались агентурной работой, поиском сообщников, объединением их в группы, оказанием им материальной помощи. Делалось это для того, чтобы эти группы создавали внутри страны так называемые «очаги сопротивления», которые способны были бы в нужный момент выступить и поддержать тех, кто возьмет на себя смелость начать открытую борьбу. В программе комитета говорилось о том, что его целью является необходимость добиваться так называемых «конструктивных» изменений в СССР. Комитет радио «Свобода» был одним из самых эффективных центров идеологической диверсии. Именно диверсии, а не только пропаганды.
Параллельно с радионаступлением американцы занялись мобилизацией антисоветских центров эмиграции. Внимание было обращено прежде всего к НТС – Народно-трудовому союзу. Этот союз был наследником созданного в 1932 году Национально-трудового союза нового поколения, молодежного крыла белогвардейской военной организации, рожденной в эмиграции офицерами белых армий, бежавшими после гражданской войны в России в Европу и нашедшими потом пристанище во Франции, Германии, Югославии, Чехословакии. С момента образования НТС занял резко антисоветскую позицию и посвятил свою деятельность борьбе с советской властью в СССР. В Великую Отечественную войну агенты НТС появлялись на оккупированных немцами территориях Советского Союза и формировали подпольные группы сопротивления для последующей борьбы с властью коммунистов. После войны НТС сотрудничал с английской разведкой СИС, потом его подобрало американское ЦРУ. Один из руководителей НТС профессор В. Д. Поремский в начале 50-х годов разработал так называемую «молекулярную» теорию для подрывной работы. Сначала он ставит вопрос: что невозможно в тоталитарных условиях? Невозможна разветвленная организационная структура с ее разделением функций, системой подчинения и связей для борьбы с режимом. Но, может быть, структура организации и не столь важна, когда есть единство идей и действий? Если эффективность организации, рассуждает Поремский, равна произведению трех факторов – структуры, единства идей и единства действий, – то такую же эффективность можно получить, уменьшив первый фактор и увеличив последние два. И в этом суть тайной организации «молекулярного» типа. Она становится неуязвимой из-за сведения к минимуму структуры внутри страны-противника. Ведь любая «организация» всегда вызывает интерес органов безопасности. А когда ее нет, когда существует лишь некий центр за пределами страны, который направляет «молекулам» – жителям этой страны безадресную информацию, чтобы усилить единство их взглядов и индивидуальных действий, то сопротивление режиму становится невидимым. При определенных условиях создается единство взглядов, настроений «сопротивленцев», этих людей-«молекул», что способны в час «X» поднять массы. Сами же люди-«молекулы» сигнализируют другим «молекулам» о своем существовании безадресно: распространяя листовки, подпольную литературу, рисуя символы, делая надписи в публичных местах. Единство действий, в свою очередь, предусматривает, по мнению Поремского, самообразование, общение в группах из двух – четырех человек («кухонные разговоры»), продвижение на выгодные в будущем позиции. По мере роста числа «молекул» самые активные из них перестают лишь пассивно принимать безадресные сообщения от зарубежного центра, а вступают с ним в конспиративную обратную связь, создавая «каркас» организации. Насыщение страны-противника «молекулами», делает вывод Поремский, изменяет психологический климат в обществе, вселяет веру в собственные силы, подтачивает могущество коммунистической власти и, главное, создает условия, при которых взрывные ситуации станут возможными даже при небольших выступлениях, забастовках, демонстрациях, митингах. Теория Поремского приглянулась и американцам. Но главное – она открыла новое дыхание для НТС, мобилизованного на подрывную войну в СССР.
Бобкову пришлось осваивать новую сферу контрразведки и искать технологии и приемы работы в ней. Когда с помощью радио «Свобода» и приезжих эмиссаров НТС делались попытки создания подпольных групп, которые должны были вести антисоветскую деятельность, то контрразведка стремилась выявлять эти группы уже на стадии зарождения или в начале их активности. В середине 60-х годов в Москве, Ленинграде, в некоторых республиках СССР было выявлено несколько десятков таких антисоветских и националистических групп. По крайней мере, развернуться таким группам, превратиться в «очаги сопротивления» на территории СССР контрразведка не дала.
Но дело группы Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Лашковой оказалось «шумным». Группа готовилась издавать газету «Посев», представляя себя ее московским отделением. «Посев» – это было издание НТС, нацеленное на борьбу с коммунистическим режимом в СССР. И вот теперь группа Гинзбурга превращалась в московский форпост НТС со своей газетой, программой, активистами, в соответствии с «молекулярной» теорией Поремского. Дело этой группы показало, насколько противоречива была позиция партии в отношении антисоветской деятельности, предъявленной мировому общественному мнению, в отношении КГБ, вскрывшего эту деятельность. Вот что рассказывал в связи с этим Бобков.
«Процесс был громким – весь мир оказался вовлеченным, а нашим властям хотелось и влияние сохранить, и уйти от того негатива, который стал серьезно сказываться на обстановке в государстве. Ситуация дошла до того, что в отделе информации ЦК КПСС родилась идея обвинить КГБ в фальсификации дела. В первый день судебного процесса Ю. В. Андропов (к этому времени он уже был шесть месяцев на посту председателя КГБ) позвонил мне с вопросом: „Есть ли среди обвиняемых агенты КГБ?“. Отрицательный ответ не успокоил, к вечеру меня вызвал его первый заместитель Цвигун и в присутствии начальника секретариата Крючкова стал буквально настаивать на том, что дело создано руками агентуры. То ли очень хотелось выявить провокацию предшественников (дело возникло при Семичастном – председателе КГБ до Андропова), то ли страх одолевал (можно ли возразить против глупости, рожденной в самом ЦК КПСС?). Должен сказать, что Андропов, в отличие от Цвигуна, не побоялся отстоять истину, не отошел в сторону. Дело Гинзбурга с доказательной стороны не вызвало вопросов у суда».
В 50-е годы контрразведка КГБ столкнулась еще с одной сферой, которую ей пришлось тоже осваивать. Это публичные волнения на политической или национальной почве. Первое такое волнение случилось в марте 1956 года в Тбилиси. Уже три года в городе существовала своего рода традиция: 5 марта, в день смерти Сталина, люди шли с цветами и венками к его памятнику, который был поставлен еще при его жизни в парке на берегу реки Куры. Но в феврале 1956 года состоялся XX съезд партии, на котором ее первый секретарь Никита Хрущев выступил с докладом, осуждающим культ личности Сталина. В Тбилиси готовились к очередному возложению цветов и венков, но тут пришла весть о докладе Хрущева. Так как доклад нигде не публиковался, то весть эта пришла в виде слухов, будто съезд в Москве оскорбил личность Сталина. При этом ЦК партии Грузии распорядился не делать и не продавать венки для возложения к монументу Сталину. Это еще больше подогрело страсти и приумножило и без того немаленькие ряды защитников вождя. Прежде всего, возмутилась студенческая молодежь. Но никто не знал, как успокоить студентов. Власть вообще не знала, как вести себя в ситуации, когда отмечать очередную годовщину смерти Сталина нельзя, а сказать, почему нельзя, – никто не может. 5 марта на берегах Куры собрались сотни тысяч людей. Образовался стихийный митинг, звучали призывы к непослушанию Москве, кто-то выступал против Хрущева, кто-то призывал к независимости Грузии. Начались беспорядки. Обстановка потребовала объявления осадного положения в городе и ввода войск.