Мистика московских кладбищ - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Рябинин cтр.№ 30

Хоронили на старом Донском и в советское время. Здесь можно найти отдельные захоронения 1920–1980 годов. Причем, как правило, это люди безвестные, — если у них имеются родовые, с дореволюционной поры участки на монастырском кладбище, почему бы и им самим не быть погребенными там же? Но хоронили в монастыре и без права родства: по каким-либо иным соображениям.

Вблизи Большого собора, среди надгробий князей, генералов и высоких чиновников, стоит старинный обелиск-«часовня» с перебитыми, очевидно, надписями. На лицевой стороне там написано:

Верному солдату

пролетарской революции

павшему от предательских

пуль банд КОЛЧАК,

тов. Д. М. СМИРНОВУ

На обратной:

ОТ ЗАМОСКВОРЕЦКОГО

сов. рабоч. и красноарм.

детутат. и комитета

российск. коммунистич.

партии БОЛЬШЕВИКОВ

В 1984 году в Донском был похоронен выдающийся советский архитектор-реставратор Петр Дмитриевич Барановский. Он реставрировал десятки памятников архитектуры по всему СССР, в том числе и такие шедевры, как Андроников монастырь, Коломенское, Крутицкое подворье в Москве, Троице-Сергиев монастырь в Загорске, генуэзскую крепость в Судаке, Пятницкий храм в Чернигове и многое другое.

В 1930-е годы, когда московской старине была объявлена настоящая война, а протестовать против такой политики означало добровольно вызвать к себе репрессивные меры со стороны государства, Барановский, невзирая на возможные последствия, протестовал по всякому поводу. Узнав, что какие-то радикальные градостроители вознамерились разрушить храм Василия Блаженного, — он, де, мешает демонстрациям трудящихся, — Барановский послал телеграмму самому Сталину. И своего добился, — храм на Красной площади не тронули.

Увы, другой храм на Красной площади — Казанский собор — ему отстоять не удалось. Барановский бился за него отчаянно. Ему удалось убедить отступиться от храма даже Л. М. Кагановича — известного ненавистника русской истории и культуры. Но на место Кагановича — на должность первого секретаря МГК ВКП (б) — пришел еще больший ненавистник русских национальных традиций Н. С. Хрущев, и уж он распорядился снести храм. Барановский только что успел снять все замеры с храма и сделать соответствующие чертежи. Благодаря этой документации, спустя почти шестьдесят лет Казанский храм был восстановлен. Это сделал ученик Барановского архитектор О. И. Журин.

Правда, принцип, которым руководствовались авторы проекта восстановления этого храма, очень небесспорный. Этот принцип исповедовал сам Барановский, и, очевидно, он завещал его своим ученикам. Барановский восстанавливал памятники, — например, Пятницкий храм в Чернигове, — в самом исконном, первоначальном их виде, совершенно исключая всякие архитектурные дополнения и находки, сделанные за время существования этих памятников, какими бы ценными эти нововведения ни были.

Если взять две фотографии Красной площади — начала XX века и современную, — то признать в сооружении между Историческим музеем и ГУМом один и тот же Казанский собор неспециалисту вряд ли вообще удастся. Храм восстановили в 1993-м в изначальном, XVII века, виде. Но, если следовать этому принципу, то при реставрации Кремлевской стены нужно убрать шатры с башен — у Фрязиных не было никаких шатров, при реставрации Ивана Великого верхний ярус придется также срубить — он надстроен позже, и т. д.

Когда восстанавливали Казанский собор, многие пожилые москвичи, еще помнившие его прежним, с недоумением спрашивали: что это за церковь новая? или: что за торт аляповатый слепили? — Казанский был совсем другим! И приходилось им растолковывать: да нет же, таким он и был когда-то, в семнадцатом веке, это вы видели уже не тот Казанский, не исконный, переделанный. Но разве этим людям важно знать, что в детстве и в молодости, оказывается, они видели «не тот» Казанский храм на Красной площади? Может быть, у них вообще жизнь прошла не так, как хотелось бы. Но уж как прошла. Что же теперь задним числом менять им жизнь, лишать дорогих, наверное, для многих примет их молодости. В некотором смысле разрушение Казанского собора в 1936 году и восстановление его в 1993-ем имеют нечто общее — и разрушители, и реставраторы не посчитались с памятью живых.

П. Д. Барановский жил с 1938-го в самом Новодевичьем монастыре, в т. н. Больничных палатах — одноэтажном здании XVII века. Там он и умер в 1984 году. Его дочь — Ольга Петровна — пишет: «После смерти отца я более года мучилась над эскизами надгробия и поняла, что в некрополь Донского монастыря не сможет вписаться ни современная форма, ни стилизация под памятники XVIII–XIX вв., находящиеся там. Помог случай. В лесу под городом Киржач Владимирской области отыскался валун, силуэтом напоминающий то ли лежащего лося, то ли медведя. С одной стороны у него имелась созданная самой природой плоскость для надписи (оставалось только отполировать), а сзади — круглая вмятина: как бы для печатки, на которой мне хотелось изобразить вещую птицу Гамаюн (что я и сделала). Птица присутствовала во всех предшествующих эскизах: она сторожит Родину, она из смоленского герба, а ведь и отец из тех же мест. Второй аргумент в пользу установки валуна на могиле: среди отцовых фотографий есть одна: он, восемнадцатилетний, лежит на очень похожем камне на фоне родной Шагирки. И третье: имя Петр в переводе с греческого — камень. Вот так и возник памятник на его могиле».

Хоронят в монастыре и теперь. Но чрезвычайно редко. Поэтому каждые похороны здесь — настоящее событие.

Летом 2000 года, в самую тополиную метель, на старом Донском прошли чрезвычайно многолюдные похороны, уступающие, может быть, только похоронам патриарха Тихона в 1925-м. Хотя собрались на них преимущественно не почитатели покойного, а старушки-богомолки, потому что литию совершал сам патриарх Алексий Второй, а они — старушки — обычно как-то всегда узнают — по своей почте, — где именно будет служить святейший и не упускают случая прийти и посмотреть на «батюшку патриарха». Хоронили, а вернее — перезахоранивали, останки замечательного писателя Ивана Сергеевича Шмелева (1873–1950).

Всероссийская слава пришла к Шмелеву в 1910 году, когда вышла его повесть «Человек из ресторана». Но главные и лучшие свои книги — «Лето Господне» и «Богомолье» — он написал уже в эмиграции. «Лето Господне», — безусловно, одна из лучших книг русской литературы, — церковный годовой круг, индикт, календарь, каким его запомнил ребенок. О шмелевской прозе Анри Труайя говорил: «Иван Шмелев, сам того не сознавая, ушел дальше своей цели. Он хотел быть только национальным писателем, а стал писателем мировым».

Мировую величину похоронили на Сент-Женевьев де Буа. Но уже в наше время стало возможным исполнить завещание Шмелева и перезахоронить его на родине. К тому же этому очень поспособствовали французские законы. У них покойный, как ни удивительно это звучит, арендует могилу на определенный срок. Истекает срок, — аренду необходимо продлевать. Если родня не в состоянии этого сделать, или вообще оплатить новый срок аренды некому, могила отдается новым владельцам. С надгробием и останками прежнего покойного новые владельцы вольны поступать по собственному усмотрению — оставить все на месте или выбросить вон. Шмелев попал в эту же категорию — сентженевьевских землевладельцев, просрочивших аренду. И его могила могла рано или поздно вообще исчезнуть. Для французов, что бы там ни говорил Труайя, Шмелев никакой ценности не представляет.