Твердь небесная - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Рябинин cтр.№ 220

– Видали: целое войско стоит! – продолжал учить Мещерин подчиненных. – Но мы им не по зубам! Им нужен простор. А в городских трущобах они бессильны. Ну завтра мы им дадим сражение! Сегодня только маневры были…

– Да! – хватился Мещерин. – Мы же оружие захватили! Значит, можем еще один отряд вооружить. Хая, у тебя – наган, останешься во главе моего отряда! – Он приказал как отрезал. – С винтовками вы завтра набьете их, как белок! А я заберу у вас ружья и передам другим бойцам. Благо людей хватает.

– Ты, верно, считаешь меня полководцем, за плечами которого не одна выигранная кампания? – спросила Хая безо всякой иронии, ибо она уже поняла, что шутками Мещерина теперь, пожалуй, можно только прогневить.

Строгий командир и в самом деле нахмурился, собираясь, очевидно, ответить жестко, сообразно обстоятельствам, но его предупредил Самородов:

– Ты что, не понимаешь? – девушка хочет с тобой быть!

Мещерин, будто вспомнив о чем-то, внимательно посмотрел на Хаю. Казалось, он что-то понял наконец. Но, ни слова не сказав, отвернулся и пошел дальше.

По Пречистенскому бульвару они дошли до самого храма Христа. После Арбатской они нигде больше не встретили ни городового, ни казака, ни солдата. Казалось, все они попрятались, не в силах противостоять набирающему силу восстанию. Во всяком случае, вооруженные дружинники могли чувствовать себя почти хозяевами города.

Мещерин распустил своих бойцов, велев всем завтра до рассвета быть у Смоленского рынка. Все поспешили оставить своего командира наедине с невестой.

Только что бывший до безрассудства, до жестокости решительным, оставшись наедине с Хаей, Мещерин сник, потерялся. Он стоял столбом и не находил, что бы сказать девушке: прощаться с Хаей ему теперь не хотелось, – напротив, у него теплилась надежда сегодня с ней не расстаться, – но и заполнить хоть какою репликой мучительную паузу у него никак не получалось – все казалось пустым, пошлым…

– Это вы с кузеном давеча взорвали охранку? – спросила Хая. Она так и называла Самородова с тех пор, как ее покойная подруга Маша привела в кружок своего двоюродного братца.

– Мы… – промычал Мещерин.

– И ты еще не свалился без чувств? У вас же прежде был бой на Чистых прудах!

Мещерин пожал плечами, показывая, как это для него несущественно.

– Пойдем, богатырь. – Хая взяла его под руку. – Я тут неподалеку обосновалась. Успеешь и отоспаться…

От неистового бойца не осталось и следа, – он покорно поплелся, куда влекла его девичья ладошка.

Бои, перестрелки шли по всей Москве. Верные своей новой тактике, повстанцы, как правило, баррикад не защищали. Но эти нагромождения всякого хлама поперек улиц служили своего рода приманкой для неприятеля: солдаты давали по ним ружейный залп, другой, третий, но, когда они устремлялись на приступ уже оставленных дружинниками позиций, по ним вдруг отовсюду – из переулков, подворотен, из окон – открывалась стрельба, причем атакующие несли потери, а повстанцы оставались практически неуязвимыми – их не было видно!

Но сами повстанцы отнюдь не отсиживались в обороне, не ждали, пока солдаты явятся под их пули. Они верно усвоили, что лучшая оборона – это нападение, почему развернули по всему городу натуральную партизанскую войну: охотились за городовыми и разоружали их, устраивали засады солдатам и полицейским, захватили даже несколько участков, неоднократно пытались штурмовать Николаевский вокзал – единственный из московских вокзалов, оставшийся в руках правительственных войск и позволявший им беспрепятственно получать подкрепления, – но всё безуспешно. Чтобы осложнить неприятелю его действия, повстанцы по всей Москве порушили телефонную связь – повалили столбы, порезали провода. Причем результат это возымело отменно положительный: губернатор и его подручные подчас не знали, что происходит в соседнем квартале, не говоря уже об отдаленных частях города, – им приходилось довольствоваться сведениями, полученными от курьеров, но последние если и миновали благополучно встречи с дружинниками и доносили известия, то чаще всего таковые оказывались несвоевременными, почему принятые властью по донесению меры редко когда доставляли повстанцам ощутимый урон.

Поняв, что избранная ими неудобная для неприятеля тактика позволяет им практически на равных противостоять правительственным войскам, дружинники осмелели настолько, что стали атаковать даже и довольно крупные силы противника. Так, однажды ночью две сотни повстанцев, из которых, по крайней мере, половина вообще не была вооружена, а остальные имели оружие, едва ли пригодное для того, чтобы ходить с ним в атаку на регулярные войска, подошли к заводу Гивартовского, где был расквартирован полуэскадрон драгун, и обстреливали его до утра. Что любопытно! – драгуны, хотя и отвечали на огонь нападавших, на вылазку все-таки не отважились, предпочитая оставаться за надежными каменными стенами.

Еще более эффектное нападение повстанцы совершили на драгун, расквартированных на фабрике Абрикосова. Там стоял целый эскадрон. Дружинники заняли позиции вокруг цехов – на чердаках, в подъездах, а то и в домах у самих обывателей – и обстреливали всех, кто пытался выйти из фабрики. И сколько драгуны ни прорывались, они так и не смогли выбраться из осады, – целое крупное подразделение правительственных войск на продолжительное время оказалось запертым на квартире и лишенным возможности участвовать в уличных боях! Отступились дружинники, лишь когда драгунам на выручку пришла пехота с артиллерией.

Со стороны Проточного переулка Москву-реку переходил отряд солдат. Служивые были наряжены зайти в тыл повстанцам, сосредоточившимся на Пресне. Они рассчитывали это сделать незаметно – впотьмах. Но пресненские дозорные их вовремя выследили. И едва солдаты ступили на левый берег, их окружили дружинники. Кто-то из солдат сразу сдался, побросав винтовки, но кто-то попытался сопротивляться, отстреливаться, – таких дружинники безжалостно расстреляли в упор. Трофей, доставшийся победителям, составил несколько десятков бесценных трехлинеек.

Схватка сторон достигла ожесточения невиданного, по своему безжалостному, беспощадному отношению к противнику равного только, может быть, пугачевщине. Если повстанцам в руки попадался полицейский или военный чин, они обычно не щадили таких пленных – умерщвляли немедленно. Однажды два десятка дружинников явились на дом к чиновнику сыскной полиции Войлошникову. Дверь им отворил сам хозяин, догадавшийся, верно, по требовательным звонкам, стукам и крикам визитеров, что те пожаловали по его душу. Невзирая на присутствующих тут же близких Войлошникова, в том числе и малолетних, дружинники велели ему распрощаться с семьей и выходить во двор на смертную казнь. Полицейский поцеловал опешившую от невероятности, от непостижимости происходящего жену, благословил детей и безропотно последовал, куда ему было указано. Во дворе дружинники немедленно вынули наганы и буквально изрешетили несчастного Войлошникова, – в его теле позже было обнаружено двадцать пять пуль!

Но и верные правительству силы поступали со своими противниками не менее жестоко. Всякий взятый в плен дружинник, – если при нем оказывалось оружие, – как правило, расстреливался. Войска нисколько не гнушались отвечать артиллерийским огнем на стрельбу по ним из охотничьих одностволок. Казачья шашка чаще всего не разбирала, на чью голову ей опуститься – вооруженного ли повстанца, старика ли, женщины или ребенка. Окружив типографию Сытина на Серпуховской площади, в которой забаррикадировались дружинники, драгуны и казаки открыли по ней ружейный огонь. Когда затем войска бросились на штурм здания, там в первом этаже вспыхнул пожар, – очевидно, у осажденных не осталось уже иного средства остановить нападавших на них. Действительно, это им помогло, – войска отступились. Но каково пришлось засевшим в типографии повстанцам! Огонь разрастался, поднимался выше, пожирая этаж за этажом, помещение за помещением. На Серпуховку съехались команды из ближайших частей. Но начальство запретило пожарным исполнять их обязанности. Потому что огонь теперь был союзником осаждавших типографию войск, – он делал то, что должны были бы исполнять солдаты, расплачиваясь за каждый свой шаг вперед кровью и жизнями. А так служивые лишь смотрели с недосягаемого для револьверной пули расстояния, как погибает их противник, лишенный возможности даже хоть как-то возмещать неприятелю за свою погибель. Типография с засевшими там людьми горела всю ночь. Под утро войска наконец вступили в выжженное здание. Поразительно! – но в некоторых закоулках солдаты еще имели стычки с последними немногими повстанцами, которые, как отроки в вавилонской печи, каким-то чудом не сгорели в огне и не задохнулись в дыму.