Калитниковское — это, кажется, единственное старое московское кладбище, где практически нет купеческих захоронений, во всяком случае, здесь нет ни одной известной фамилии этого сословия. Вероятно, состоятельные купцы — «коммерции-советники» — находили кладбище на краю Карачаровского болота не достойным быть местом их упокоения. Здесь если и отыщется несколько памятников, на которых выбито «Под сим камнем лежит купец…», то можно утверждать почти безошибочно, что покойный принадлежал к невысокой гильдии. Как какой-то Лавр Иванович Юдин с супругой Мариной Николаевной. Единственное, чем интересна их могила с памятником, так это примером исключительно редкого для XIX века женского имени. В то время Марина была именем таким же непопулярным, как теперь Прасковья.
И уж тем более здесь нет захоронений лиц «благородного звания» — титулованных особ, крупных чинов царской табели о рангах. Лишь в советское время на кладбище стали хоронить интеллигенцию — артистов, музыкантов, ученых. Но, как правило, не особо известных.
Самым значительным своим захоронением работники Калитниковского кладбища считают могилу народной артистки СССР Евдокии Дмитриевны Турчаниновой (1870–1963). Актриса Малого театра, она прославилась как исполнительница ролей в постановках русской и зарубежной классики. И, конечно, ей, лауреату двух Сталинских премий, полагалось бы, как и всей советской творческой элите, быть похороненной на Новодевичьем. Так непременно и случилось бы, если бы Евдокия Дмитриевна родилась не в Москве. Но поскольку она была коренной москвичкой и ее семья имела в столице «родовое» место погребения — на Калитниковском кладбище, то, естественным образом, и прославленная Евдокия Дмитриевна в свой срок была похоронена там же. Отыскать ее могилу очень непросто. Хотя она и недалеко от церкви, но расположена в глубине участка и не привлекает к себе внимания каким-нибудь сверхвеличественным памятником, каких, кстати сказать, теперь на Калитниковском кладбище появилось довольно много. На могиле Е. Д. Турчаниновой стоит невысокий гранитный крест на широком основании, напоминающий храмовую голгофу, и у самой земли, так, что зимой ее вообще практически невозможно прочитать, там выбита надпись. Тропа к могиле звезды давно заросла бы, настолько она заповедна, но, к счастью, работники кладбища никогда не отказываются проводить к ней.
В Калитниках похоронен известный художник-авангардист Роберт Рафаилович Фальк (1886–1958). Он был одним из организаторов и участником творческого объединения русских постимпрессионистов «Бубновый валет». Важнейшее место в его творчестве занимала Москва. И некоторые картины Фалька сделались настоящими свидетельствами, памятниками эпохи. Такие, например, как «Московский дворик» (1912), «Из окна мастерской. Осеннее утро в Москве» (1926), «Строительство Дворца Советов» (1939), «7 ноября из окон ателье» (1950).
На одной из аллей центральной части кладбища стоит огромный монумент в виде часовни. На нем надпись: Архитектор Афанасий Григорьевич Григорьев. 1782–1868. Это крупнейший представитель архитектуры московского ампира, ученик и последователь И. Д. Жилярди, Ф. И. Кампорези, О. И. Бове. У него нет таких крупных построек, как у его учителей. Но Григорьев — это непревзойденный мастер малых архитектурных объемов: особняков, городских усадеб — как раз тех уютных зданий, которые и создали неповторимый колорит старой, низкорослой Москвы. Кроме прочего, по его проекту на Пречистенке построен дом Лопухиной (№ 11), теперь там музей Л. Н. Толстого, и усадьба Хрущевых (№ 12/2), в которой позже разместился музей А. С. Пушкина. Он автор проектов нескольких церквей в Москве — Воскресения Словущего на Ваганьковском кладбище (1824), Троицы в Вишняках (1826), Троицы на Пятницком кладбище (1836).
Похоронен здесь и еще один известный московский архитектор Федор Михайлович Шестаков (1787–1836), построивший Провиантские склады на Крымской площади (1831), церковь Сошествия Св. Духа на Даниловском кладбище (1832), трапезную и колокольню церкви Николая Чудотворца в Толмачах (1834) и другое.
Всякому, наверное, москвичу известно имя скульптора — автора лучшего во всей России памятника А. С. Пушкину в Москве, на Тверском бульваре — А. М. Опекушина. Но немногие, скорее всего, знают архитектора, совместно с которым Опекушин создал шедевр, — это академик архитектуры Иван Семенович Богомолов (1841–1886). На Калитниковском кладбище академик оказался совсем не случайно. Он происходил из местного крестьянского рода. За несколько лет до своей смерти он похоронил в Калитниках мать. Естественно, и сам был похоронен здесь же. Могила И. С. Богомолова с красивым черным крестом находится у самого алтаря Всехскорбященской церкви, рядом с участком Введенских.
Ни на одном старом московском кладбище центральная часть не отличается столь разительно от окраин, как на Калитниковском. Если центральные участки на этом кладбище вполне на уровне других его «чумных» ровесников — те же асфальтированные прямые аллеи с теми же вычурными надгробиями бывших хозяев жизни, редко дотягивающих до тридцати, — то глубинка здесь, особенно у Скотопрогонной улицы, совершенно сельская. Асфальт туда не доходит. Оградки, среди которых встречаются деревянные, там стоят абсолютно без какой бы то ни было системы. «Амбициозных» памятников нет вовсе — всё кресты да невысокие плиты, часто бетонные. В погожий летний день здесь нет ни единого человека, и поистине царит безмолвие таинственного леса. Когда не тарахтят моторы за стеной. По извилистым проселкам, не опасаясь быть раздавленными, ползают стаи рыжих муравьев. С креста на крест прыгают вороны. И с трудом верится, что этот сельский погост находится в получасе ходьбы от Садового кольца.
Последние камни Семеновского кладбища
Неподалеку от станции метро «Семеновская» есть небольшой сквер, над которым недавно поднялся золотой куполок, сразу очень украсивший, ожививший невзрачную Семеновскую заставу. После многих лет запустения, доведенная почти до состояния руин, здесь теперь восстанавливается Воскресенская церковь. Впрочем, в этом ничего особенного нет: церкви сейчас восстанавливаются повсюду. Но вот сквер, в котором стоит церковь, действительно, необычный. Среди деревьев, в траве, здесь лежат гранитные и мраморные камни — иногда целые прямоугольные плиты с едва различимыми надписями на них, но чаще бесформенные обломки. На них играют дети. К ним же подбегают «по нужде» собаки, которых сюда приводят жители всего района. Но при этом жителям района как никому в Москве известно, что сквер с разбросанными по нему каменными плитами — это остатки Семеновского кладбища, когда-то одного из самых больших в городе.
Семеновское кладбище было единственным «нечумным» в кольце кладбищ за Камер-Коллежским валом. Еще задолго до 1771 года на этом месте существовал сельский погост, приписанный к Введенской церкви в Семеновском. И еще в начале ХХ века здесь находилось несколько плит XVII столетия. На самой старой из них стояла дата «от сотворения мира», соответствующая 1641 году Р. Х., и была замечательная надпись: Евфимия жена гостя Андрея Никифоровича. Сейчас даже и не понять, какого такого гостя женой была эта Евфимия. А она, попросту говоря, была купчихой. В старину гостями называли купцов, приехавших со своими товарами откуда-нибудь издалека. Как в опере «Садко» — «варяжский гость», «индийский гость». Еще любопытно заметить, что в XVII веке у «гостей» не было фамилий. Фамилии стали широко распространяться среди «неблагородных» сословий вообще только где-то после Петра Первого. И еще в XIX веке в России не все имели фамилии. Но особенно интересно, что женщина в ту пору мало того что не имела фамилии, но не удостаивалась называться и по отчеству. Одно имя, и будет с нее. Тогда женщина настолько во всем была «за мужем», что даже на собственной ее могиле больше сказано о муже, нежели о ней самой.