Господи, какие невероятные вещи творятся, подумал Миляга. В его доме поселились ангелы, на улицах идут сладострастные дожди, на деревьях висят привидения. А он, Маэстро, бродит среди всего этого, готовясь свершить нечто такое, что навсегда изменит мир.
Однако, когда он дошел до середины улицы, радостное настроение оставило его. За исключением звука его собственных шагов и пронзительного свиста Понедельника, мир был погружен в абсолютную тишину. Тревожные сирены, вой которых еще недавно разносился во всему городу, смолкли. Ни один колокол не звонил, ни один человек не кричал. Создалось впечатление, что жизнь за пределами этой улицы приняла обет молчания. Он ускорил шаг. То ли его возбуждение оказалось заразительным, то ли собравшиеся в конце улицы привидения отличались более нервным характером, но так или иначе они беспрерывно кружили по мостовой, причем число их, а возможно, и их тревога были столь велики, что движение их поднимало клубы сухой пыли из водосточного желоба. Не предпринимая никаких попыток помешать ему, они расступились перед ним, словно полы холодного занавеса, и он шагнул за невидимую границу Гамут-стрит. Он посмотрел налево и направо. Собаки, собиравшиеся на углах, разбежались; ни на карнизах, ни на телефонных проводах не было видно ни одной птицы. Он задержал дыхание и попытался различить сквозь гул у себя в голове хоть какой-нибудь признак жизни — шум мотора, сирену, крик. Но ничего не было слышно. Тревога его усилилась, и он оглянулся на Гамут-стрит. Ему не хотелось покидать ее пределы, но пока призраки охраняют ее границы, вряд ли ей что-нибудь угрожает. Конечно, они не обладают плотью, чтобы защитить Гамут-стрит от возможного нападения, но едва ли найдется человек, который решится завернуть сюда, увидев, как они кружат и мечутся на углу. С этой мыслью, не слишком, впрочем, обнадеживающей, он пошел по направлению к Грейз Инн-роуд. Вскоре он перешел на бег. Ноги его налились свинцом, а легкие горели, но он не снижал темпа, пока не оказался на перекрестке. Грейз Инн-роуд и Хай Холборн были одними из главных городских магистралей, и окажись он здесь даже в самую холодную декабрьскую полночь, и то ему попалось бы несколько машин, но сейчас не было ни одной. Все окрестные улицы, площади и переулки также были погружены в тишину; не доносилось ни звука. Те чары, которые охраняли Гамут-стрит от непрошеных гостей в течение двухсот лет, теперь, судя по всему, распространились и за ее пределы, и жители Лондона (если, конечно, кто-нибудь еще остался в городе) сочли за благо держаться подальше от сферы их действия.
И все же, несмотря на тишину, в воздухе витало нечто такое, что не позволяло Миляге повернуться и отправиться назад на Гамут-стрит. Это был запах, настолько слабый, что вонь кипящего асфальта забивала его почти полностью, и в то же время такой узнаваемый, что он не мог позволить себе проигнорировать даже те призрачные волны, которые докатывались до него в раскаленном воздухе. У этого тошнотворного аромата мог быть лишь один источник, а в этом городе — или, вернее, в этом Доминионе — был только один человек, имевший к нему доступ. Ин Ово вновь открыто, и на этот раз вызванные из него твари будут далеко не теми бессмысленными сгустками, которые он видел в Башне. Это существа совсем иного порядка. Он видел подобных и ощущал их запах лишь однажды, двести лет назад. Ветерок был вялым, так что запах не мог доноситься с Хайгейта. Сартори и его легионы были значительно ближе. Может быть, в десяти улицах отсюда, может быть, в двух, а может быть, стоит лишь завернуть за угол Грейз Инн-роуд — и столкнешься с ними нос к носу.
Дальше откладывать нельзя. Какая бы опасность ни открылась Юдит — если это вообще не плод ее воображения, — она пока имеет чисто умозрительный характер. Что же касается этого запаха и существ, что его источают, то о них этого никак нельзя сказать. Надо начинать приготовления немедленно. Он оставил свой наблюдательный пост и побежал обратно к дому, словно орды овиатов уже гнались за ним по пятам. Привидения бросились врассыпную, когда он завернул за угол и понесся по улице. Понедельник разрисовывал дверь, но когда он услышал зов Маэстро, мелки выпали у него из рук.
— Пора, парень! — закричал Миляга, взлетев на крыльцо одним прыжком, — Тащи камни наверх.
— Начинаем?
— Начинаем.
Понедельник просиял, издал радостный возглас и кинулся в дом, а Миляга на мгновение задержался, чтобы восхититься украшающей дверь картиной. Это был всего лишь набросок, но к большему Понедельник и не стремился. Он нарисовал огромный глаз, из которого во всех направлениях исходили лучи света. Миляга шагнул в дом, весьма довольный тем, что этот огненный взгляд будет встречать каждого, кто ступит на порог, — будь он враг или друг. Потом он закрыл дверь и задвинул засов. «Когда я в следующий раз выйду из дома, — подумал он, — поручение Отца будет выполнено».
Глава 57
Какие бы обсуждения и споры ни велись в храме Умы Умагаммаги, пока Юдит ждала на берегу, первый результат их был очевиден: прибытие новых адептов на остров было приостановлено. Волны уже не приносили с собой ни женщин, ни детей, а через некоторое время успокоились и вовсе исчезли, словно вдохновлявшие их силы были так заняты, что отложили в сторону все остальные дела. Юдит могла только догадываться, сколько времени длится ее ожидание, но изредка бросаемые на комету взгляды наводили на мысль о том, что измерять его надо в часах, а не в минутах. Интересно, понимают ли Богини, насколько срочным и безотлагательным является это дело, или проведенные в заточении века настолько замедлили Их реакцию и притупили чувствительность, что Они могут дискутировать в течение нескольких дней, не отдавая себе отчета в том, сколько времени прошло? Она укорила себя за то, что толком не объяснила Им неотложность вопроса. День в Пятом Доминионе скоро подойдет к концу, и даже если ее слова убедили Милягу на некоторое время отложить приготовления, то не станет же он ждать вечно, да и вряд ли его можно за это упрекнуть. Он располагает лишь коротким посланием, доставленным не самым надежным в мире вестником, и трудно ожидать, что оно побудит его отказаться от Примирения. Он не видел ужасов, что открылись ей над Бостонской Чашей, и, следовательно, не понимает, что поставлено на карту. По его собственным словам, он занят выполнением поручения своего Отца, и мысль о том, что это поручение может привести к гибели всей Имаджики, разумеется, не приходила ему в голову.
Дважды ее отвлекали от этих невеселых мыслей. В первый раз на берег спустилась молодая девушка, принесшая ей кое-какой еды и питья, которые она с благодарностью приняла. Во второй раз ей пришлось подчиниться зову природы и пойти на поиски укромного уголка. Конечно, стесняться отправления естественных надобностей на этом острове было абсурдно, и она понимала это, но все же оставалась женщиной из Пятого Доминиона. Может быть, в будущем она научится не придавать таким вещам значения, но на это потребуется время.
Когда она вернулась, песня у дверей храма, перешедшая в невнятный ропот и за тем совсем затихшая, зазвучала с новой силой. Вместо того чтобы снова сесть у воды, Юдит направилась к двери храма, обнадеженная тем, что поверхность водоема вновь покрылась волнами. Похоже, Богини приняли какое-то решение. Разумеется, ей хотелось как можно скорее его услышать, но она не могла избавиться от ощущения, что она — обвиняемая, которая направляется в зал суда.