Они выехали из аэропорта и отправились в малонаселенную Баланью, остановились в тени падуболистного дуба, а затем прорвались через maquis
[52]
на небольшую поляну. Джо вынул пистолеты и дал один Обломову. Другой взял сам, чтобы сказать о нем пару слов.
– Мне показалось, вам понравится «глок-двадцать три», – сказал он. – Легкий, надежный, используется полицией по всей Америке. В магазине тринадцать патронов, предохранитель здесь, – он пощелкал кнопкой предохранителя, – а больше ничего и знать не нужно. Давайте я их заряжу, потом выберете мишень и потренируетесь. Да, чуть не забыл. Эти пистолеты прибыли на Корсику вчера ночью, они новые. Вечером я должен отвезти их к одному мастеру, услугами которого мы обычно пользуемся, он спилит серийные номера. Просто на всякий случай.
Обломовы покивали, одобряя профессиональную предусмотрительность.
Пистолеты были заряжены, мишени – пивные банки из упаковки, купленной братьями Фигателли, – расставлены. Обломовы начали стрелять, сначала с паузами, затем, когда привыкли к оружию, все чаще и чаще. Сразу было видно, что они привычны к оружию и оба меткие стрелки. Пока летели пули и подскакивали пивные банки, Фло убедился в верности своего первого впечатления. Эти двое точно не любители.
Обломовы начали выказывать некоторое воодушевление, они кивали, улыбались, хлопали друг друга по спине. Расстреляв с полдюжины магазинов, они, вполне довольные, отдали пистолеты с тем, чтобы их отвезли к мастеру спилить номера. Атмосфера между Обломовыми и Фигателли если и не потеплела, то сделалась более дружеской. Все они согласились, что достигли определенных успехов: жертва узнана, оружие протестировано и признано великолепным. Теперь необходимо подыскать идеальное место и дожидаться точных сведений от мифической племянницы братьев Фигателли, которая сообщит о передвижениях жертвы и поможет им выбрать время.
Сэм, так и не научившийся спокойно воспринимать резкую смену направления, будь то в лодке, самолете или автомобиле, изо всех сил старался улыбаться, пока дядюшка Думе швырял «пежо» по крутому серпантину, нажимая на клаксон. Чтобы отвлечься, Сэм повторял домашнюю работу по деревне, в которую надеялся попасть живым.
Спелонкато – деревня, расположенная на высоте две тысячи футов над уровнем моря. Согласно последней переписи, в ней постоянно проживает двести восемьдесят человек, и ее главной достопримечательностью являются гроты. Сырые и мрачные, они повидали немало черных дел, как сообщал путеводитель. К полному разочарованию любопытного читателя, жадного до знаний, никаких подробностей этих черных дел не приводилось. Сэм утешался мыслью, что двоюродная бабушка Ребуля, мадам Ломбард, наверняка просветит его.
После того, что Ребуль рассказал ему о своей двоюродной бабушке, Сэму не терпелось с ней познакомиться. Дочь дипломата, работавшего в Англии, она получила образование в школе Роедин
[53]
, одной из лучших школ для девочек в стране, где она научилась играть в хоккей, к которому питала отвращение, и говорить на безупречном английском, лениво растягивая слова на аристократический манер. Теперь ей уже перевалило за семьдесят, она никогда не была замужем, однако, по словам Ребуля, никогда не оставалась без любовника. Летние месяцы она проводила в старом семейном доме в Спелонкато, зимы – в Гштааде, а время между ними – в Париже.
Выехав на маленькую place
[54]
в центре деревни, дядюшка Думе подкатил к четырехэтажному дому оттенка темной охры и сообщил об их прибытии, в последний раз победоносно погудев в клаксон. Почти сразу дверь распахнулась, и вышла молодая крепкая женщина, ее лицо просияло, когда она узнала дядюшку Думе.
Он раскинул руки, пока она подходила к нему:
– Жозетт! Прекрасна, как всегда! – Он трижды расцеловал ее в обе щеки – левая, правая, левая – и отступил назад, чтобы представить Сэма. – Вот месье Сэм, друг месье Франсиса из Марселя. Мадам Ломбард его ждет.
Жозетт наклонила голову, пожала Сэму руку и взяла его сумку:
– Мадам у себя в салоне. Прошу вас, сюда.
Она провела его через выложенный плитками холл и дальше, в просторную комнату в задней части дома, обставленную тяжелой резной мебелью из давным-давно ушедшей эпохи: бархат, красное дерево, парча, портьеры с подхватами, портреты предков в золоченых рамах. Сэму показалось, он шагнул в девятнадцатое столетие.
Мадам Ломбард подняла голову от своего письменного стола, пошла навстречу Сэму, улыбаясь и протягивая изящную руку, которую он и поцеловал, наклонившись.
– Боже мой, – сказала мадам Ломбард. – Неужели в Америке до сих пор целуют ручки? Как мило. Но проходите же, садитесь.
Трудно было поверить, что этой женщине за семьдесят. Конечно, волосы у нее были седые, коротко и красиво подстриженные. Однако лицо без морщин, взгляд голубых глаз живой, а тело стройное и гибкое, как у женщины вдвое моложе. Одета она была просто: черная шелковая блузка и юбка сливочного цвета, оттенявшая загорелые ноги безупречной формы. Сэм поймал себя на том, что попросту пялится на нее.
– Ха, – сказала она, – а чего вы ожидали? Какую-нибудь старую каргу в пенсне и с усами?
– Прошу прощения, извините меня. Я просто не ожидал увидеть… женщину, которая выглядит так.
Мадам Ломбард улыбнулась:
– Сочту это за комплимент. Между прочим, Франсис почти ничего мне не рассказал, только то, что вы американец и оказываете ему огромную услугу. Разумеется, я сгораю от любопытства. – Она махнула рукой на ведерко со льдом, стоявшее на низком столике между ними. – Может быть, нальете нам по бокалу шампанского и расскажете мне все?
Они проговорили до самого вечера. Сначала, пока Сэм рассказывал о Вронском и о его намерениях, мадам Ломбард сидела молча, с суровым и серьезным лицом.
– Но я полагаю, – заговорила она, – он не пойдет на убийство, чтобы заполучить дом?
– Боюсь, что пойдет, если его биография что-нибудь да значит. Однако мы не допустим, чтобы у него это получилось.
И следующие полчаса он в подробностях излагал ей разработанный с братьями Фигателли план действий.
Когда Сэм закончил с рассказом, мадам Ломбард явно испытала большое облегчение, а после второго бокала шампанского совсем успокоилась. Пока они беседовали, она велела Сэму называть ее Мари-Анж и сама стала называть его дорогим мальчиком. Она спросила, чем может помочь в этом деле, когда их прервало громкое царапанье, донесшееся из-за двери.
– О, – сказала Мари-Анж и пошла открыть дверь, – надеюсь, вы любите собак. Это Альфред, мужчина моей жизни. Ну разве он не великолепен?
«Он» оказался громадным, черным и косматым, помесью бриара
[55]
и ротвейлера, пояснила Мари-Анж. Пес прошел через комнату к Сэму, посмотрел на него, понюхал, положил ему на колено массивную лапу и выжидающе уставился в лицо.