Простые смертные - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Митчелл cтр.№ 178

* * *

…но возродилась я в жутком гнезде из тряпья и гнилой соломы в теле девочки, сгоравшей от лихорадки. Ее кровь пили комары и вши, она была страшно ослаблена и заражена всевозможными желудочно-кишечными паразитами. Корь расправилась с душой маленькой Клары, предоставив мне новое тело, но прошло еще три дня, прежде чем я сумела психологически оправиться и правильно оценить свое нынешнее окружение. Восьмилетняя Клара была собственностью помещика Кирилла Андреевича Береновского, который, впрочем, в своем имении вовсе не жил. Его поместье Оборино было расположено в живописной петле, образованной излучиной реки Камы – в Пермской губернии России. Береновский приезжал на землю своих предков примерно раз в год, каждый раз пугая местных чиновников; он охотился, насиловал девушек и требовал от управляющего все более жесткого обращения с крепостными, поскольку деньги помещику нужны были немалые. Управляющий старался вовсю, высасывая из крестьян последние соки, так что жилось крепостным и их детям несладко. Но жизнь маленькой Клары была особенно несчастливой даже по меркам того времени. Ее отца убил бык, а мать, еще молодая женщина, превратилась в развалину в результате бесконечной череды беременностей и родов, тяжелой крестьянской работы и пристрастия к самогону, который в деревне называли «тошниловкой». Клара стала ее последним ребенком; она была самой жалкой и самой слабенькой из девяти детей, родившихся в этой семье. Три ее сестренки еще в раннем детстве умерли от болезней, двух других, когда они чуть подросли, отправили на фабрику в Екатеринбург отрабатывать долги Береновского, а троих братьев Клары забрили в солдаты и отправили в императорскую армию как раз вовремя, чтобы они успели пасть под Эйлау [245] . Внезапное выздоровление Клары, находившейся при смерти, было воспринято семьей с безрадостным фатализмом. Для Лукаса Маринуса, хирурга и ученого, возрождение в этой вонючей крысиной норе, где люди от голода иной раз готовы были съесть друг друга, было поистине падением на самое дно, и теперь его жизнь должна была стать новым долгим, полным судорожных, почти истерических, усилий карабканьем вверх по социальной лестнице, причем в женском теле, что в России начала XIX века было почти невозможно. Я тогда еще не владела особыми психозотерическими навыками, которые могли бы ускорить это восхождение. Так что Кларе оставалась только Русская православная церковь.

Тамошний батюшка Дмитрий Николаевич Косков был уроженцем Санкт-Петербурга; именно он крестил, женил и хоронил всех четырехсот крепостных Береновского и три десятка «вольных», проживавших в Оборино. Он же, разумеется, читал прихожанам проповеди. Дмитрий и его жена Василиса проживали в покосившемся домишке, окна которого смотрели на реку. Косковы приехали в Оборино за десять лет до моего возрождения в теле Клары; тогда они были молоды и полны филантропического рвения; им страшно хотелось хоть чем-то помочь крестьянам, хоть как-то облегчить их невыносимую жизнь, наполненную бесконечной тяжелой работой и скотством, столь свойственным Дикому Востоку [246] . Василиса Коскова безмерно страдала из-за невозможности иметь детей и была убеждена в том, что из-за этого весь свет над ней смеется. Ее единственными друзьями в Оборино были книги; книги умели с ней говорить, но, увы, не умели слушать. Ennui [247] Дмитрия Коскова имела примерно тот же корень; кроме того, он каждый день и час проклинал себя за то, что потерял возможность служить церкви в Санкт-Петербурге, где и его жена, и его карьера, как ему казалось, процветали бы. Он ежегодно просил церковные власти предоставить ему приход, несколько более близкий к цивилизации, но все его просьбы оставались без ответа. Он, как мы бы сказали сегодня, попросту «выпал из обоймы». Дмитрий понимал, что у него есть Бог, но никак не мог понять, почему Бог приговорил его и Василису жить на самом дне того болота предрассудков, злобы и греха, которое буквально затопило Оборино при Береновском. Впрочем, самого Береновского это ничуть не заботило; он вообще больше интересовался здоровьем своих гончих, чем благополучием своих крепостных.

А вот маленькой Кларе, то есть мне в ее теле, Косковы представлялись поистине идеалом.

* * *

Одной из обязанностей Клары – а она, едва поправившись, снова вернулась к своим обязанностям – было относить свежие яйца в дома наиболее уважаемых людей поместья: управляющего, кузнеца и священника. Тем временем уже наступил 1812 год. Однажды утром, подав Василисе Косковой корзинку с яйцами на пороге кухни, я, страшно смущаясь, спросила у нее: правда ли, что я встречусь в раю со своими умершими сестренками? Жену священника мой вопрос застал врасплох – во-первых, она, видимо, считала меня немой, а тут я вдруг заговорила, а во-вторых, вопрос, с ее точки зрения, был настолько элементарным, что она растерялась и стала спрашивать, разве я не посещаю церковь хотя бы по воскресеньям и не слушаю проповеди отца Дмитрия? Я объяснила, что мне мешают туда ходить мальчишки, которые щиплют меня за руки и дергают за волосы; они хотят, чтобы я перестала слушать Слово Божье, а мне самой очень хотелось бы послушать про жизнь Иисуса. Да, разумеется, я самым подлым образом воспользовалась собственным богатым опытом и знаниями и стала манипулировать несчастной одинокой женщиной, стараясь вызвать ее жалость и доверие; но у меня попросту не было выхода: иначе мне и в дальнейшем светила жизнь, полная тяжкого тупого труда, рабства и леденящего зимнего холода, который, как говорили в деревне, «пробирает до печенок». Василиса попалась на мою удочку; она провела меня на кухню, усадила и стала рассказывать, как Иисус Христос явился на землю в образе человеческом, дабы дать нам, грешникам, возможность отправиться после смерти в Рай, если мы будем молиться и вести себя, как подобает добрым христианам.

Я с серьезным видом кивала, слушая ее, а потом поблагодарила и спросила, действительно ли Косковы приехали из самого Петербурга. Тут Василиса окончательно разговорилась и вскоре уже вспоминала оперный театр, Аничков дворец, балы в день именин архиепископа, фейерверки на балу у какой-то графини и так далее. Я несколько раз говорила, что мне пора идти, что мать побьет меня за то, что я так задержалась, но Василиса все не умолкала. А в следующий раз, когда я принесла яйца, она напоила меня настоящим чаем из самовара и угостила абрикосовым вареньем. Ничего подобного я никогда не пробовала и решила, что это и есть нектар. А уже через несколько дней она, меланхоличная жена еще более меланхоличного священника, уже обсуждала со мной, крепостной девчонкой, свои личные проблемы и разочарования. Маленькая Клара слушала ее с мудростью, значительно превосходившей возраст любого восьмилетнего ребенка. И в один прекрасный день я решила рискнуть: рассказала Василисе о волшебном сне, который мне якобы приснился. Я с воодушевлением описала ей даму с молочно-белой кожей и доброй улыбкой, скрывающей лицо под синей вуалью. Эта дама неожиданно появилась в нашей жалкой избушке, где жили мы с матерью, и велела мне непременно учиться читать и писать, чтобы впоследствии иметь возможность передать послание ее сына другим крепостным. Но самое странное, продолжала выдумывать я, эта добрая женщина говорила на каком-то странном языке, которого я не знала, но почему-то все поняла, и каждое ее слово навсегда запало мне в душу.