Екатерина Фурцева. Любимый министр - читать онлайн книгу. Автор: Нами Микоян, Феликс Медведев cтр.№ 22

Никогда не знаешь, что может поколебать мнение высоких чинов. Поди предположи…

— Банкет — это правда нехорошо. Но поддержки уберете? Обещаете мне? Вартанян придет к вам утром на репетицию. Потом мне доложит. Костюм поменяйте. Юбку наденьте. Прикройте, Майя, голые ляжки. Это сцена Большого театра, товарищи…

… «Щелкунчика» отменили, вернули «Кармен». Второй спектакль так-таки состоялся!

…А любовное адажио и впрямь пришлось сократить. Куда деваться? На взлете струнных, на самой высокой поддержке, когда я замираю в позе алясекон, умыкая от зрителя эротический арабеск, обвивание моей ногой бедер Хосе, шпагат, поцелуй, — язык занавеса с головой грозного мессереровского быка внезапно прерывал сценическое действие, падая перед Кармен и Хосе. Нечего вам глазеть дальше!.. Только музыка доводила наше адажио до конца: Вартанян, который до начала своей политической карьеры играл в духовом оркестре на третьем кларнете и посему слыл великим знатоком музыкального театра, старательно выполнил приказ своего министра. Секс на советской сцене не пройдет…

И… счастливый эпилог.

На один из спектаклей 1968 года пришел Косыгин. После конца он вежливо похлопал из правительственной ложи и… удалился. Как он принял «Кармен» — неведомо.

Через день Родион волею судеб сталкивается на приеме с Фурцевой.

— Я слышала, что «Кармен» посетил Алексей Николаевич Косыгин. Верно? Как он отреагировал?.. — не без боязни любопытствует Фурцева.

Щедрин спонтанно блефует:

— Замечательно реагировал. Алексей Николаевич позвонил нам после балета домой и очень похвалил всех. Ему понравилось…

Лицо Фурцевой озаряет блаженная улыбка.

— Вот видите, вот видите. Не зря мы настаивали на доработке. Мне докладывали — многое поменялось к лучшему. Надо трудиться дальше.

…Хочу защитить Фурцеву. Не дивитесь. Она говорила то, что обязан был говорить каждый советский босс в стенах кабинета министра культуры СССР. Скажи он, она другое — вылетят пулей. Идеология! Система взаимозависимости!»

— Как вы думаете, Фурцева верила в Бога?

— Думаю, что нет… Иначе кто-нибудь из ее подруг рассказал бы об этом. Людмила Зыкина не верила, коммунистка Надя Леже тоже.

Хотя, конечно, Екатерина Алексеевна была крещеная, но верила она, наверное, только в мудрость партии. Была искренне предана коммунистической идеологии. Известны и очень неприглядные страницы в ее партийной биографии. Будучи секретарем Фрунзенского райкома, она руководила борьбой с космополитизмом, когда каждого ученого призывали каяться в «низкопоклонстве» перед западной наукой. В одном из выступлений на пленуме Екатерина Алексеевна привела такой «факт»: в работе какого-то советского ученого, оказывается, 175 раз упоминаются фамилии иностранных авторов и только два раза — наших! А в диссертации-то шла речь о борьбе с малярией в Южной Америке! Смешно? Думаю, что автору диссертации было совсем не смешно.

Участвовала она и в «облысении», как шутили противники Лысенко, биологической науки. Разоблачения доходили до абсурда. Про одного преподавателя, над головой которого сгустились тучи, Фурцева говорила: «Он не может работать в школе. Он, наверное, вейсманист, так как не посещает ни одного политического кружка».

Работая в идеологической комиссии ЦК, Фурцева и Суслов явились главными исполнителями в кампании против присуждения Борису Пастернаку Нобелевской премии. Я читала документы этой комиссии, выступления на ее заседаниях хулителей писателя. Сегодня они кажутся непристойными, но — документы упрямая вещь.

— Кстати история вмешательства секретаря МГК партии Фурцевой в дело Пастернака одна из самых конфузных в ее партийно-вельможной биографии. Специалисты-литературоведы считают, что драма с изданием «Доктора Живаго» — последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Книгу запретили на родине, и главные идеологические силы ЦК партии, Комитета государственной безопасности, Союза писателей СССР были брошены на предотвращение выпуска романа на русском языке. Именно русский текст вызывал ярость чиновников типа и ранга Екатерины Алексеевны, ибо он являл дух ХХ съезда партии, то есть оттепели в идеологии. Но кремлевский (читай, и Фурцевой) запрет на выход книги «у врагов» сводил на нет советскую пропаганду нового курса КПСС.

Так вот, поскольку Пастернак стал лауреатом Нобелевской премии, его звезда на литературном небосклоне так ярко засияла, что любое противоборство с Пастернаком и его книгой воспринималось в мире позорным явлением. Тут, конечно, «железная дама» проиграла безусловно. Единственным «оправданием» в этой коллизии служит до сих пор нераскрытая тайна, получила ли Е.А.Ф. письмо Пастернака с просьбой разобраться в его деле.

По рассказу сына писателя, Евгения Борисовича, Федин пригрозил Пастернаку серьезными последствиями, на что тот ответил, что ничто не заставит его отказаться от оказанной ему чести в глазах Нобелевского фонда…

Тогда Пастернак об угрозах Федина рассказал Корнею Ивановичу Чуковскому, который посоветовал ему тотчас же поехать к Фурцевой с объяснениями. Пастернак отказался поехать, но тут же написал ей письмо: «Я думал, что радость моя по поводу присуждения мне Нобелевской премии не останется одинокой, что она коснется общества, часть которого я составляю. Мне кажется, что честь оказана не только мне, а литературе, которой я принадлежу… Кое-что для нее, положа руку на сердце, я сделал. Как ни велики мои размолвки с временем, я не предполагал, что в такую минуту их будут решать топором. Что же, если вам кажется это справедливым, я готов все перенести и принять… Но мне не хотелось, чтобы эту готовность представляли себе вызовом и дерзостью. Наоборот, это долг смирения. Я верю в присутствие высших сил на земле и в жизни, и быть заносчивым и самонадеянным запрещает мне небо».

Но Чуковский решил, что такое письмо только ухудшит положение Пастернака. Отправил ли его Борис Леонидович Фурцевой, точно не известно…

Можно вспомнить и историю с Александром Твардовским. В свое время в ходе обмена партийных билетов он попросил изменить в учетной карточке запись о социальном происхождении. Там значилось: сын кулака. Во-первых, в то время это была черная метка, а во-вторых, это якобы не соответствовало действительности. Фурцева вроде бы обещала посодействовать, однако слово не сдержала и, не вдаваясь в объяснения, отрезала: «Московский городской комитет партии считает, что вопрос решен правильно». И все. Твардовский будто бы в знак протеста отказался получать партбилет, и Фурцева этого ему не простила. Гонения, устроенные затем на главного редактора журнала «Новый мир», разворачивались при ее непосредственном участии.

— Да, были в ее биографии и неприглядные страницы…

Но все-таки хочется отметить ее искренность, ее желание познавать непривычное, что называется, набираться уму-разуму. И еще: она оставалась очень непосредственной, даже наивной. Например, вскоре после убийства Кеннеди в Америку на гастроли собиралась ехать Майя Плисецкая, и Екатерина Алексеевна на одном из совещаний ляпнула: «Вы понимаете, какая на нас лежит ответственность, ведь Майя на сцене в белой пачке — это же прекрасная цель для выстрела».