Екатерина Фурцева. Любимый министр - читать онлайн книгу. Автор: Нами Микоян, Феликс Медведев cтр.№ 13

Фурцева вызвала его к себе.

В чем заключалась мудрость этой женщины? Объявив о съемках «Войны и мира», она открыла двери режиссерам, которые сами уже думали об экранизации. Среди них — Ромм и Пырьев. Министр заявила, что у них равные возможности. Пырьев проявил недовольство возможной конкуренцией, и Бондарчуку в коридоре «Мосфильма» пришлось выслушать от него немало нелестных слов.

Работа началась. Около Донского монастыря Бондарчук снял пробный эпизод расстрела французами поджигателей Москвы. Снимал сам — от начала до конца. Именно в этой сцене Пьер бросает мальчишке, вцепившемуся в него: «Не трогай меня! Я предназначен для великого! Я должен спастись!» Эти слова говорит главный герой! Как Бондарчук не побоялся снять такое! Как цензура могла пропустить такое в те непростые 60-е годы. Уму непостижимо…

Сергей Федорович показал эпизод Фурцевой, и на коллегии министерства она его утвердила…

Работе над фильмом Фурцева помогала всерьез, всем, чем могла: запросто звонила министру обороны Гречко и просила его о чем-то, связывалась, например, с городским начальством Дорогобужа и уговаривала: «Ну, вы уж снимите в поле электрические столбы, чтобы картине не мешали…»

Бывало, что горячо спорили. Екатерина Алексеевна искренне верила в скорое пришествие коммунизма и потому считала, что будущее за самодеятельностью масс. Бондарчук старался деликатно донести до министра простую мысль, что искусство — это профессия. И актерство — тоже профессия.

…Хочу заметить, что творческие, талантливые люди много значат в нашей жизни. Но в те времена творческие успехи во многом зависели от высоких чиновников от культуры, от Фурцевой в очень большой степени. И она выполняла свои функции с искренним желанием помочь отечественной культуре в целом и талантливым людям в отдельности. Таких неравнодушных людей, как она, там наверху было мало».

Из дневника Василия Кухарского:

«Нужно отдать должное Брежневу: когда его еще не одолели «застойные явления» внутри самого себя, Екатерина Алексеевна могла, как правило, опереться на его поддержку. Как-то я зашел к ней и сообщил, что Большому театру урезали дотацию на два миллиона рублей. Я не успел еще подробно об этом доложить, как она стала набирать номер правительственного телефона: «Здравствуйте, дорогой Леонид Ильич! Анекдоты происходят. Как только госбюджет дает трещину, этот рыжий (имелся в виду министр финансов В.Ф.Гарбузов. — Н.М.) начинает бесчинствовать вокруг культуры. Дотация и так мизерная, а он взял и снял два миллиона Большому театру. А чем это грозит, ты и сам знаешь».

На том конце провода продолжительное кряхтение, а затем ответ: «Ты же в курсе порядка, Екатерина Алексеевна. Почему сразу ко мне, обратись сначала…» Фурцева прерывает: «Без тебя ничего не выйдет». И началась канитель.

Через полчаса звонит «рыжий»: «Опять жаловалась главному?» — «Ты меня знаешь, Василий Федорович, жаловалась и буду жаловаться!» — «Знать-то я знаю. Позвонила бы прямо мне, договорились бы. Главному можешь не писать, разговаривал со мной лично. Вопрос решен». Таких пыток словом, где проявлялась смелость на грани риска, Брежнев от Фурцевой претерпел немало.

Постоянное внимание Фурцева уделяла общению с интеллигенцией. Имела редкое качество распознавать выдающийся талант, причем чужим мнениям не доверяла, убеждалась только сама, увидев или услышав. А уж потом оказывала помощь, никогда не носившую характер благодеяния.

Внимательно следила за творчеством музыкальной молодежи, постоянно расспрашивала меня о судьбах Натальи Гутман, Виктора Третьякова, Бориса Гутникова, Элисо Вирсаладзе и других выдающихся музыкантов. Просила устранять любые помехи на их пути.

Действовала подчеркнуто, как министр культуры всего Советского Союза. Это ощутили на себе, например, Георг Отс, талантливый оперный и концертный певец, композитор Отар Тактакишвили, перед которым открылось широкое всесоюзное поприще. Всего не перечислишь.

Ценила в выдающихся мастерах интеллигентность, мягкость, скромность. Потому так трогательно и доверительно относилась к Ойстраху, бывала на многих его концертах. После одного из них посетовала: «Не бережете себя, Давид Федорович, — огромное количество концертов даете, да еще и дирижированием увлеклись. Приказываю, как министр и друг, — заключила с улыбкой, — считать себя всенародным достоянием и сделать надлежащие выводы».

Вскоре после назначения министром культуры Екатерина Алексеевна приняла горячее участие в судьбе Рихтера. Гениальный пианист, редкой чистоты и честности человек, Святослав Теофилович глубоко переживал двойственность своего положения. Ранняя слава музыканта мировой величины, самые высокие звания и награды — и несогласие инстанций на гастролирование в странах Запада по причине сложности биографии родителей. Его мать, немка, во время войны ушла с отступающими из Одессы немцами и жила в Западном Берлине. Постепенно такое положение приобрело трагический оборот. Рихтер испытывал нервные стрессы, порой переходящие в острую депрессию, избегал встреч с коллегами, боясь услышать недоуменные вопросы и сочувствие.

Фурцева употребила всю свою энергию, чтобы сломать тягостную ситуацию. Подолгу говорила с женой Рихтера Ниной Дорлиак, просила внушить ему, что все образуется.

Но внушала министр не только чете Рихтеров, бомбардировала письмами ЦК партии, компетентные органы, в личных встречах с руководством уговаривала, требовала, доказывала, какой урон во мнении мировой общественности несем мы бездушным отношением к великому музыканту.

В конце 1963 года «блокада» была прорвана. Рихтер выехал на длительные гастроли по Западной Европе и США. Его ждали переполненные залы, невиданный триумф. Фурцева способствовала встрече в Америке Святослава Теофиловича с матерью.

Святослав Рихтер писал:

«4. Х1.72.

Дорогая Екатерина Алексеевна! Сердечно поздравляю Вас с Праздником. От всего сердца желаю Вам здоровья, большого счастья, свершения Ваших интересных планов.

Был очень тронут Вашим звонком в Варшаву.

Нина просит Вам передать свои искренние, сердечные пожелания к Празднику.

Всегда Ваш Святослав Рихтер».

— Мы с мужем не раз бывали в гостях у Святослава Теофиловича и Нины. Я знаю, что Фурцева помогла им решить еще одну проблему. В Тарусе у семьи был деревянный домишко с одним окном. Великий пианист часто недомогал, ездить так далеко ему было все тяжелее. Дом стоял пустой. Тогда Фурцева выхлопотала ему дачу на Николиной Горе, недалеко от столицы. Помогала ему и в добывании редких лекарств. Примеров такого дружеского участия Фурцевой в судьбах деятелей культуры можно привести много. Да, в этом смысле она была открыта для людей, и люди это чувствовали.

— А вы, Нами, слышали про такой анекдотический диалог Екатерины Алексеевны и небожителя Рихтера?.. Однажды Фурцева с открытой партийной прямотой обратилась за помощью к Рихтеру по довольно деликатному вопросу: «Святослав Теофилович, не могли бы вы уговорить Мстислава Леопольдовича, чтобы Солженицын съехал с его дачи?» Гений понял ее слова по-своему. «Да, — задумчиво ответил он. — Слава, наверное, и в самом деле устал. Надо бы мне Солженицына к себе пригласить! Пусть у меня поживет…»