Бесы пустыни - читать онлайн книгу. Автор: Ибрагим Аль-Куни cтр.№ 98

— А как это может Танад на твою любовь ответить, если ты ей на шею свой стих, поддельное ожерелье повесил?!

— Да я клянусь, ты не в состоянии доказать, что говоришь.

— Я спор принимаю. Готова верблюдицу заложить.

— Принято!

— Ну, праздник племени, будь свидетелем! Начнем с первой строки…

Танад, казалось, была готова разразиться рыданиями, спрятала голову на груди у сидевшей рядом подружки. Луна скрылась за группой облаков и вынырнула вновь. Талантливая поэтесса принялась разбирать по частичкам строки касыды, составленной Аддой, и приводить стихи, откуда были взяты образы и словосочетания. Она сказала, что зачин был позаимствован из древней касыды, сочиненной когда-то поэтом из Аира. Это — длинная поэма, единственная в своем роде, сирота. Однако, это не мешает ей быть совершенной и вечно оставаться среди памятных произведений. Молодежь не могла сдержаться, стала придвигаться поближе и перешептываться, после того как она заметила, что касыду эту забыли в самом Аире, а то, что некоторые отрывки из нее все еще остаются на слуху, в этом заслуга старух-передатчиц из Ахаггара и Азгера, они славятся своей крепкой памятью.

Рыдания Танад раздались громче, когда поэтесса начала цитировать касыду, откуда Адда позаимствовал свой второй бейт.

Она сыпала стихами и раскачивалась в экстазе, как помешанная, пока не дошла до отрывка, где поэт описывал свою тоску по глазам возлюбленной и сравнивал их с глазами газели, убегающей от охотника, поразившего ее дитя своей стрелой, так что она вернулась и встала над телом малыша, зализывая кровь на его шее и подняв взгляд своих печальных темных глаз на стрелка. Поэт взял отдельно этот длинный отрывок и ловко использовал его, описывая слезу, просочившуюся из глаза матери. Этот образ оказал влияние на творчество поэтов не только той давней эпохи, но и последующих поколений, и без него уже нельзя было обойтись любому автору Сахары, если он хотел выразить в своем произведении чувство печали и скорби. Бесовка-мулатка не преминула напомнить присутствующим о праве заимствования в поэзии Сахары и сказала, что указание на предшествующий поэтический источник обязательно для поэта в контексте стихотворения тонкими хитроумными средствами, не нарушающими целостности и единства произведения, его стихотворного размера и музыкальности звучания. А вот это как раз под силу только талантливым стихотворцам.

Танад была не в силах слушать больше этих пикирований и убежала домой.

Таким образом, Адда через свое глупое творение не только пари проиграл, потеря была стройной: верблюдица, репутация и… Танад!

…Ночью его навестил Хамиду. Он подобрался на четвереньках поближе к приятелю и вынес ему свой первый приговор:

— Ты Сахару опозорил, пошел на нарушение устоев.

— Я никогда не претендовал на то, чтобы слыть поэтом, однако, я вправе заняться и посвятить свой труд кому хочу!

— Ты вправе трудом заняться, а не подделками. Даже толкователи наши не простят тебе оскорбление стихов.

— Тебе что, поручили это мне передать?

Приятель утвердительно закивал чалмой и добавил:

— Шейх выразил свое возмущение.

— Я его утром встретил, он мне ничего не сказал.

— Когда это наши старейшины и шейхи свое негодование открыто, лицом к лицу высказывали? Что проку в мудрости, если она человека от поспешности и суеты не удержит?

Адду промолчал, и Хамиду смягчил свои обвинения:

— Я знаю, парень несчастным будет, если возможность упустит себя показать или неправда какая к нему приклеится, только многие же в себе смелость находят, чтобы сердце девичье завоевать, и не надо им для этого никаких стихов сочинять или составлять…

Он помолчал, потом закончил жестоко:

— Бедняга ты! Девушка не простит тебе посвященной ей поддельной касыды!

— Это вовсе не подделывание — составить новое красивое стихотворение, используя несколько хороших, уже сочиненных когда-то стихов. Если б не это ваше вмешательство, я бы нашел способ ее убедить.

Хамиду в отчаянии замотал своей неуклюжей чалмой:

— Может, ты и вправду нашел путь к ее рассудку, только опыт мой мне подсказывает, что к ее сердцу ты доступ навсегда потерял.

— Мне тут ничей опыт не нужен, — решил закончить спор Адда.

Сверстник его продолжал качать чалмой:

— Может быть, может быть… Только уверен я, что весь твой опыт сладкоголосия не вышел еще из детского возраста. Много времени пройдет, пока ты не поймешь, что женщина, в итоге, лишь такого мужчину признает, кто ей слух речами лживыми наполнить сумеет.

— Не нужно мне никаких лживых речей сочинять!

— Ха-ха-ха! Будешь, будешь сочинять. Поклясться могу, ты вынужден будешь лгать, если серьезно замыслишь с женщиной пойти на близость.

— Ты что, хочешь сказать, что все те, кому повезло в любви с девушками, все они — нечестные рыцари?

— Только лживые сладкие речи могли когда-нибудь покорить женское сердце. Это оружие посерьезней поэзии будет, той, что ты в дар Танад сочинил. Если б наши воины-всадники могли, уж они бы любовь женскую себе снискали!

— Что? Ты хочешь сказать, что женщина всадника не полюбит?

— Да. Если он — настоящий, никогда его женщина не полюбит.

— Что это? Почему такое?

— Если б я знал почему, я бы от тебя не скрывал ничего, как от самого себя… Эту тайную женскую раскрыть бы!

Луна наполовину скрылась за горизонтом. Хамиду продолжал свои речи в манере, приличествующей величию новорожденной луны:

— Я не долгожитель, чтоб в жизни разбираться. Только благородный рыцарь от женщины одно презрение получить может. Может, потому, что она никогда им всем без остатка завладеть не в силах, как она это делает с его скромной противоположностью, который только языком болтать горазд. Да… Если б я жизнь понимал, как долгожители наши мудрые, конечно, я знал бы, отчего это всяким негодяям на женщин везет!

Он рассмеялся, откинув свою чалму за спину:

— Ха-ха-ха! Все долгожители наши сходятся на том, что мы когда-нибудь в этом разберемся. Разберемся — когда нужды никакой уже в этом не будет! В этом, брат, вся заковыка той ракушки, в которой мы закупорены, под названием — Сахара.

Адда поспешил перескочить к другой теме:

— Слушай, ты меня про сладкие речи просветил. Научи теперь искусству лгать!

Хамиду оторопело уставился на друга, спросил:

— Ты что, в самом деле в девиц влюбился?

— А что еще в Сахаре интересного есть, если не девицы?

— О-о! Сахара! А что ты, глупец, о Сахаре-то знаешь? Если б ты Сахару знал, ты бы ей весь отдался, забыл напрочь про всех этих девиц прекрасных и чертовок-гурий. Кто может осилить это и понять, что такое Сахара?