– Большое дело! Ты рано сложил оружие, брат! Ты молодой, талантливый, известный. А кто сейчас помнит этого твоего Кондрата? Одно замшелое старичье…
– Я с ума схожу при одной только мысли, что она там с ним… Готов башкой об стенку биться, я же люблю ее как ненормальный, а она…
Я был так счастлив на этом окаянном острове… Она так мне обрадовалась! Ей было хорошо со мной, я это точно знаю. По-настоящему хорошо. И вдруг… Хотя должен признать, он на яхте здорово смотрелся. А она при виде его в воду свалилась… И мы оба прыгнули за ней, я быстрее подоспел, вытащил ее, начал целовать у него на глазах… Она хорошая, добрая, пыталась врать, что обозналась… Я умолял ее уехать со мной, но она отговаривалась работой. А теперь… Теперь все кончено. У меня тоже есть гордость. Больше она обо мне не услышит. Она… она… теперь в прошлом. Пусть упивается своим стариком, – вдруг вскипел Данила и стукнул кулаком по столу, – она меня еще позовет, а я… я ее пошлю…
– Вот! Такой настрой мне больше нравится.
– Что ж, я себе красивую бабу не найду?
– Да как не фига делать! Красивых баб у нас прорва!
– Ты понимаешь, друг, тут ведь дело не только в красоте. Она совсем особенная…
– Чем это?
– Знаешь, я сколько раз наблюдал… Она существует в своей какой-то ауре, или в своем отдельном пространстве, что ли… Вот она входит в комнату и словно заполняет собой ее всю, не выходя из этой ауры. Я там общался греческим режиссером, Микисом Кардонасом, и как-то по пьяни сказал ему об этом. Знаешь, как он это явление объяснил? То есть он со мной согласился, а потом сказал: эта ее аура состоит в первую очередь из одиночества, красоты и большого таланта. Еще он сказал, что такое встречается у очень талантливых и очень одиноких артистов.
– Ну, для меня это китайская грамота, а вот ты, друг, глубоко увяз, по самые уши!
– Да, Федя, я увяз… по самые уши… Но ничего, я, как барон Мюнхгаузен, сам себя вытащу из этого болота, обещаю!
На другой день Федор встретил на студии одного из главных продюсеров канала, Ивана Верещагина.
– Привет, Масленников! Ты ко мне?
– Иван Алексеевич, поговорить бы надо…
– Пошли, поговорим! Кофе будешь?
– Да нет, спасибо! Иван Алексеевич, простите, но Кульчицкому сейчас никак нельзя в горячую точку.
– Что такое? Заболел?
– Можно и так сказать! Просто в таком состоянии любая пуля или осколок будут его… И он еще сам эту пулю искать станет, чего доброго…
– Так! Нешто любовная драма?
– Она!
– И все так серьезно?
– Более чем! Поверьте, Иван Алексеевич, из-за пустяков я к вам не пришел бы.
– Верю! Но он же вроде не так давно женился?
– Уже развелся.
– Ну и темпы! Вот что, Федор, давай, рассказывай, что там за история. Имени дамы называть не надо. Да не волнуйся, я никому ничего не скажу, но я должен понимать, что к чему, прежде чем отстранить от командировки нашего лучшего журналиста.
Федор мялся. Но Верещагин, человек опытный и проницательный, мало-помалу все из него вытянул.
– Выходит, Кондрат жив? – возликовал Верещагин.
– Да кто он такой, этот Кондрат? – искренне недоумевал Федор.
– Кумир моей юности, потрясающий певец и бас-гитарист. Неужто никогда не слыхал про группу «Черный пояс»?
– Да я как-то больше романсы люблю.
– Все с тобой понятно! Надо Кузьмину сообщить, мы с ним вместе в юности фанатели.
И пусть разыщет его, затащит в шоу к Завьяловой. Такая сенсация будет…
– Иван А лексеевич, но ведь получится, что я друга вроде как сдал…
– Не друга, Федор, а его соперника. А насчет Кульчицкого я уже все придумал. Пошлю послезавтра ваш тандем в Брюссель, там, слава богу, еще не стреляют. Вам обоим требуется передышка от военных действий. Пусть парень очухается. А ты мне ничего не говорил, и вообще я тебя в глаза не видел. Я завтра с утра вызову его к себе и все растолкую. Идет?
– Идет!
– Наташка, ты знаешь, Кондрат нашелся! – поспешил обрадовать жену Глеб Витальевич Кузьмин.
– Какой Кондрат? – не поняла Наташа.
– Потрясающий певец, музыкант…
– Первый раз слышу. И что значит нашелся? Он что, потерялся?
– Именно! Неужто никогда не слыхала?
– Нет, или, может, просто забыла…
– Ну, если б ты хоть раз его увидела, ни за что бы не забыла, такой был красавец. Но не в том дело! Я хочу затащить к тебе в программу его женщину.
– Глеб, объясни толком, что за женщина, а то, может, она и двух слов связать не может…
– Ерунда! Она известный художник по костюмам, вполне продвинутая и потрясающе красивая дама.
– Даже дама? – иронически вздернула бровь Наташа, что всегда приводило Кузьмина в восторг.
– Именно! Настоящая изысканная дама, огребла кучу призов, в том числе и европейских.
– А фамилия у нее есть?
– Замчевская. Ариадна Замчевская.
Наташа сразу схватила планшет.
– О! И вправду хороша невероятно. И впрямь дама. Интересно… А этот твой Кондрат ей кто, любовник?
– Бывший муж. Он бросил ее, совсем еще соплячку, и умотал в Штаты. И сгинул. А тут вдруг их засекли вместе в Греции, и похоже, былые чувства взыграли. Короче, Иван взялся умолить красавицу дать тебе интервью, совершенно независимо от Кондрата. Ты будешь говорить с ней о чем угодно, но только не о нем.
– Почему?
– Потому что он, похоже, не хочет, чтобы о нем вспомнили, он, говорят, потерял голос… И вообще, мы же не хотим никакой желтизны.
А Иван пока попытается отыскать самого Кондрата и понять, что там за история.
– Глеб, я все-таки не понимаю, зачем такая спешка и зачем вам интервью с этой дамой, если не в связи с Кондратом? И откуда такая ажитация? А кстати, Кондрат – это что, имя?
– Сценическое. Он Юрий Кондратович. Мы с Ванькой в юности были его фанатами, мы ровесники, и я, если честно, здорово обрадовался, что он жив-здоров. А Ванька вообще задохнулся от восторга.
– Глеб, ты сказал, что он вернулся к бывшей жене?
– Вроде бы так.
– Так вот, я не стану сейчас брать у нее интервью.
– Почему это?
– Потому что там, может быть, сложная история любви. А мы полезем… Сама по себе эта женщина не слишком интересна широкой публике… и может просто не согласиться на интервью. И будет права. Короче, я не хочу!
– Наташка, это непрофессионально!
– Знаю! И обещаю тебе – если вся эта история станет предметом обсуждения, тогда я возьму у нее интервью. Но участвовать в погоне за этой сенсацией не желаю.