— Может быть, они боялись быть теми, кто они есть на самом деле.
— Я так полагаю, ты считаешь это глупым.
— Разумеется. Ты есть, кто ты есть, и никто иной.
— Трудно, наверное, жить в соответствии с такой философией.
— Не труднее, чем пытаться убежать.
— Ну не знаю. Лично я в последнее время много думал о бегстве. О том, чтобы исчезнуть навсегда.
— Действительно? — спросила она, пытаясь скрыть признаки волнения. — Но почему?
— Слишком много птиц уселось на насесте!
— Но ведь ты остаешься?
— Мной владеют колебания. Англия весной так обворожительна. А летом мне будет не хватать крикета.
— Но ведь в крикет играют повсюду, разве нет?
— Нет, в Изорддеррексе не играют.
— Ты хочешь отправиться туда навсегда?
— Почему бы и нет? Никто не найдет меня, потому что никто никогда даже не узнает, куда я делся.
— Я буду знать.
— Тогда, может быть, мне придется взять тебя с собой, — сказал он, испытующе глядя на нее, словно предложение было сделано со всей серьезностью и он очень боялся отказа. — Смогла бы ты примириться с такой мыслью? — сказал он. — Я имею в виду, с мыслью о том, чтобы покинуть Пятый Доминион.
— Вполне.
Он выдержал паузу и наконец произнес:
— Я думаю, настало время показать тебе кое-какие из моих сокровищ. — Он поднялся со стула. — Пошли.
Из туманных замечаний Дауда она знала, что в запертой комнате на втором этаже хранится что-то вроде коллекции, но характер ее, когда он наконец отпер дверь и пригласил ее войти, немало удивил ее.
— Все это было собрано в Доминионах, — объяснил Оскар. — И принесено сюда вот этими руками.
Он повел ее по комнате, давая краткие пояснения по поводу некоторых странных предметов и вытаскивая из укромных мест крошечные вещицы, которые она могла бы и не заметить. В первую категорию, среди прочих, попали Бостонская Чаша и «Энциклопедия Небесных Знаков» Год Мэйбеллоум, во вторую — браслет из жучков, пойманных в ловушку всей совокупляющейся цепочкой, четырнадцать пар, пояснил он: самец входит в самку, а та в свою очередь пожирает самца, оказавшегося перед ней; круг завершался самой молодой самкой и самым старым самцом, которые благодаря самоубийственной акробатике последнего оказались лицом к лицу.
Разумеется, у нее возникла масса вопросов, и ему было приятно играть роль учителя. Но на несколько вопросов ответов у него не нашлось. Как и люди, грабившие империю, потомком которых он являлся, он собирал свою коллекцию с постоянством, вкусом и невежеством, которые не уступали друг другу. И все же, когда он говорил об артефактах, даже о тех, назначение которых было ему неведомо, интонация его обретала трогательную страстность.
— Ты ведь подарил несколько предметов Чарли, не так ли? — спросила она.
— Было дело. Ты видела их?
— Да, видела, — ответила она. Коньяк тянул ее за язык, побуждая рассказать сон голубого глаза, но она поборола искушение.
— Если бы все повернулось иначе, — сказал Оскар, — то Чарли, а не я путешествовал бы по Доминионам. Должен же я был показать ему хоть что-то.
— Частицу чуда, — процитировала она.
— Правильно. Но я уверен, что он испытывал к ним противоречивые чувства.
— Чарли был Чарли.
— Верно, верно. Он был слишком англичанином. Он никогда не отваживался дать волю своим чувствам, разве если ты была в этом замешана. Но кто может упрекнуть его за это?
Она подняла взгляд от безделушки, которую изучала, и обнаружила, что также является объектом самого пристального изучения со стороны Оскара, выражение лица которого не отличалось двусмысленностью.
— Это семейная проблема, — сказал он. — Когда замешаны… сердечные дела. — После этого признания на лице его появилось выражение неудобства, и он поднес руку к груди. — Я оставлю тебя здесь ненадолго, — сказал он. — Походи, посмотри. Ковров-самолетов здесь нет.
— Хорошо.
— Ты запрешь за собой дверь?
— Конечно.
Она смотрела ему вслед, не зная, чем удержать его, но чувствуя себя одинокой и покинутой. Она слышала, как он прошел в свою спальню (которая была на том же этаже, через холл) и закрыл за собой дверь. Потом она вновь принялась за изучение сокровищ на полках. Она хотела прикасаться и ощущать прикосновение чего-то более теплого, нежели эти реликвии. После недолгого колебания она оставила сокровища в темноте и заперла за собой дверь. «Пойду верну ему ключ», — решила она. Если его комплименты были не простой лестью — если у него на уме был секс, — то она скоро об этом узнает. А если он отвергнет ее, то во всяком случае будет положен конец этой пытке сомнениями.
Она постучала в дверь спальни. Ответа не последовало. Однако из-под двери выбивалась полоска света, и она постучала снова. Потом повернула ручку и, нежно произнося его имя, вошла. Рядом с кроватью горела лампа, освещавшая фамильный портрет, висевший над ней. Суровый желтоватый индивидуум смотрел из своего позолоченного окна на пустую постель. Услышав звук льющейся воды в прилегающей ванной комнате, Юдит направилась через спальню, подмечая по дороге множество деталей этой самой личной комнаты. Великолепие подушек и постельного белья, графин и стакан на столике у кровати, пепельницу, стоящую на небольшой кипе потрепанных книг в бумажной обложке. Не объявляя о приходе, она распахнула дверь. Оскар сидел на краю ванны, в трусах, протирая фланелью частично залеченную рану у себя в боку. Покрасневшая вода стекала струйками по волосатой выпуклости его живота. Она не стала пытаться как-то оправдать свое присутствие здесь, да он и не требовал этого. Он просто сказал:
— Чарли сделал это.
— Ты должен пойти к доктору.
— Я не доверяю докторам. Кроме того, рана заживает. — Он бросил кусок фланели в раковину. — Ты всегда входишь в ванные комнаты не постучавшись? — спросил он. — А ведь ты могла наткнуться на что-нибудь еще менее…
— Венерическое? — сказала она.
— Не смейся надо мной, — ответил он. — Я знаю, из меня никудышный соблазнитель. Это оттого, что мне годами приходилось покупать женское общество.
— Ты будешь себя лучше чувствовать, если купишь меня? — сказала она.
— Господи, — ответил он испуганно, — за кого ты меня принимаешь?
— За любовника, — ответила она просто. — Моего любовника!
— Интересно, ты вообще понимаешь, что говоришь?
— То, что я не понимаю, я сумею понять, — сказала она. — Я пряталась от самой себя, Оскар. Гнала все мысли из головы, чтобы ничего не чувствовать. Но я чувствую, и чувствую очень многое. И я хочу, чтобы ты об этом знал.
— Я знаю, — подтвердил он. — Я знаю даже больше, чем ты можешь себе представить. И это пугает меня, Юдит.