Завидное чувство Веры Стениной - читать онлайн книгу. Автор: Анна Матвеева cтр.№ 35

А у Веры не ладилось потому, что к ним пришла новая учительница — и Кобыляева тут же произвела её в фаворитки. Объективно это была, наверное, симпатичная женщина, но объективность в данном случае вышибало, как пробки в грозу. Такая вся из себя белорыбица в строгом костюмчике и с понимающей, как у Джоконды, улыбкой. Звали белорыбицу Олеся Макаровна, но добрая красавица Стенина переименовала её в Макаронину.

— Заслуженный учитель России! — вращала глазами Кобыляева, опять похожая на отрубленную голову; а ведь одно время Вера даже удивлялась, с чего вдруг она углядела такое сходство при первой встрече. — Педагог-универсал! И русский, и литература, и даже история! — Взгляд-стрела в сторону Веры… Или показалось?

Макаронина предпочитала стиль общения «фруктовый лёд», когда сладко, но всё равно — холодно. Веру она сразу же вычислила опытным педагогическим взглядом.

— Вы в каком году окончили? — обдала любезным ментолом, как будто местную анестезию ввела, честное слово!

Вера ответила без лишних уточнений. Назвала год, в котором ей бы дали диплом, если бы не академический отпуск.

— А я вас не помню! — возмутилась Макаронина. — Я весь тот выпуск отлично знала.

— Я училась в университете. — пояснила Вера, без всякого, кстати, превосходства, хотя могла бы.

— То есть, — уточнила Макаронина, — у вас нет специального педагогического образования?

Поджала губы, а следом — и Верины уроки. Начались бесконечные комиссии, проверки, вопросы. Почему на уроках так много искусства и так мало контурных карт? Почему дети плохо ориентируются в таблицах дат? Директриса, всё больше и больше походившая на отрубленную голову, избегала встреч с Верой Викторовной — вначале Макаронине отдали один класс, потом забрали целую параллель. Вера чувствовала, что нужно уйти самой, пока не уволили с позором, — и тут её вызвали в детский садик Лары.

Воспитательница крутила платочек на шее, как будто собиралась завязать там ещё один узелок. Затем принялась за обручальное кольцо — джинна вызывала? Вера терпеливо ждала, пока все эти выкрутасы закончатся. Лара играла с детьми в группе — Стенина отлично различала милый басок в общем ребячьем жужжании.

— Вера Викторовна, вы, наверное, расстроитесь, — начала наконец воспитательница.

— Не знаю, — сказала Вера. — Хотя, нет, знаю — я уже расстроилась, после такого-то начала.

— У нас тестирование было, — заторопилась воспитательница, она теперь крутила сразу и платок, и кольцо, как в цирке. — Лара не может сделать даже элементарные вещи — она треугольник от квадрата не отличает! Читать до сих пор не умеет, цифры тоже не знает. Как вы пойдёте в первый класс?

— Лично я туда не пойду, — ощетинилась Вера. — А с Ларой мы занимаемся, ну, просто растерялся ребёнок, так разве не может быть?

Воспитательница дёрнула плечиком, будто муху отгоняла.

— Ваше дело, Вера Викторовна. Но вы всё-таки обратите внимание.

Она взяла стопку листов, вытащила нужный — и вручила его Стениной. Потом встала, громко хрустнув суставами — как на ветку ступила, — и ушла в группу, а Вера принялась изучать первое из многих свидетельств Лариного своеобразия. В задачке требовалось раскрасить треугольник — дочка выбрала круг, посчитать пятерых зайчиков — у Лары получилось два.

— Кстати, — вернулась воспитательница, — я всё хочу спросить, Вера Викторовна, почему она у вас не Лариса, а Лара? Это же полное имя такое, да?

— Потому что мне нравилась только короткая версия, — нехотя ответила расстроенная Вера (все мысли — о кружках и зайцах). — Иначе обязательно будут звать Ларисой. Хоть кто-нибудь.

— Да, наверное, — согласилась воспитательница. — А какое отчество?

Вот пристала!

— Лара Германовна.

Тут явилась сама Лара Германовна, легка на помине, пузенём вперёд, и Вера, принимая в объятия дочку, успокоилась — да наплевать, подумаешь! Накупим книжек, наймём дошкольных репетиторов — Копипаста говорит, сейчас и такие есть. Всё будет хорошо!

Но тем же вечером воспоминания о неприятном разговоре в садике ловко улеглись на тревожные ожидания увольнения — Вера честно пыталась уснуть, но в полпервого поняла, что не сможет. Позвонила Копипасте.

Юлька взяла трубку сама. Пьяненькая.

— Насчёт Лары не переживай, абсолютно нормальный ребёнок, — пропела она, едва дослушав стенания Стениной. — Я впереди на полкорпуса, мне лучше знать. — Вера с трудом удержалась, чтобы не напомнить о том, что Юлькины полкорпуса спят сейчас в соседней комнате. — А с работы лучше успеть свалить самой, пока не уволили. Давай я с Джоном посоветуюсь?

Вера согласилась. Почему бы и не доверить свою судьбу Джону — хотя бы для разнообразия?

Джон Стениной нравился — не романтически, а в самом что ни на есть высокочеловеческом смысле. Он был неглуп, умел молчать — увы, среди мужчин это искусство почти утрачено. Жаль, что стихи Джона, которые Вера впоследствии довольно часто перечитывала, — он издал несколько книжиц за счёт богатой жены, — при трезвом рассмотрении оказались не так хороши. Известное свойство алкоголя — преувеличивать то, что не следовало бы, и наоборот. Но стихи были не то чтобы плохи — а так, ни горячие, ни холодные, комнатной температуры. Вкус у Джона, надо признать, был отменным — поэтому он отменил в конце концов всяческие отношения со стихотворчеством. Понял, что не сможет ни нагреть свой талант до нужного градуса, ни охладить его. А сборнички его стихов падают порой с книжных полок на голову Вере Стениной, — и она даже читает по случаю какое-нибудь стихотворение, отбитое поверху тремя звёздами, словно мишленовский ресторан.

Джон нравился Вере ещё и тем, что был он человеком большой учёности, к тому же — искренне нуждавшимся в регулярном культурном окормлении. Вот и Копипаста, прежде не компрометировавшая себя подобными интересами, вдруг принялась спешно прокладывать дороги по всем направлениям — и музыкой стала интересоваться, и в живопись влюбилась, и без Шекспира не могла теперь буквально ни дня обойтись. Вера застала раз Юльку склонившейся над школьной тетрадкой, куда та выписывала цитаты из всё того же «Макбета». Еще у неё однажды мелькнула в сумке брошюра под названием «Умные мысли для смс». В общем, подруга хотела соответствовать своему корейскому принцу, и Стенина её понимала.

Юлька, впрочем, как и Вера, не могла похвастаться семейной тягой к окультуриванию — не было этого ни у Калининых, ни у Стениных. Рабочая косточка, что та, что другая мама, случайно попав в кино на арт-хаус, раздражённо спрашивали уже через пять минут после начала: и что, весь фильм так будет? Искусство, по мнению старшей Стениной, должно быть понятным, а Юлькина мама считала, что отлично проживёт и без всякого искусства вообще. У Копипасты же даже сейчас некоторые слова в устной речи звучали с ошибками — было ясно, что она и напишет их неправильно: «расса», «юнный», «бестеллер». Веру это забавляло, а вот Джон морщился, поправлял, стыдил: «Ты ведь журналистка!» Копипаста старалась изо всех сил. Читала книги по списку, составленному Джоном, купила абонемент в приснопамятную филармонию, дважды в месяц ходила в оперу и каждую неделю — на литературные вечера или встречи с интересными людьми. В театрах Юлька вставала с места и громко аплодировала; даже если её никто не поддерживал — всё равно торчала в зале одна, как сурок. Считала фуэте в балете — чтобы было ровно тридцать два. Возможно, даже читала Шекспира в оригинале. Откуда что взялось?