Завидное чувство Веры Стениной - читать онлайн книгу. Автор: Анна Матвеева cтр.№ 118

Самое смешное, что Вера тоже её обожала — эту смешную тощую девчонку, которая выросла в прекрасную хрупкую женщину. Евгения расцветала медленно, незаметно — как то юное деревце в Собачьем парке, полное жизненных соков, но ещё не выпустившее ни одного листочка. Обещание красоты, думала, глядя на него, Вера и вспомнила Евгению: голенастый подросток, слишком крупные, «на вырост», зубы и чудесный, низкий, не подходящий лёгонькому телу голос. Кроме этого голоса в ней тогда не было ничего, что можно счесть прекрасным, — но как юное деревце, Евгения была до последней своей клеточки наполнена обещанием расцвета. «Выправилась, сделалась», — неохотно признавала даже старшая Стенина.

К тридцати, наверное, станет настоящей красавицей и, возможно, будет писать книги. Евгения решила стать писательницей ещё в пятом классе — потому что поняла, что из неё никогда не получится великий художник.

— С чего такие выводы? — спросила Вера, и Евгения, позабыв давний разговор о мечте стать художницей, стала рассуждать о том, что все её любимые художники были мужчинами. И ещё — о том, что писать рассказы интереснее, чем рисовать. В художественной школе, где Евгения отучилась три года, их оставляли наедине с гипсовыми штуками, которые не вызывали у неё никаких чувств.

— А я думаю, самое главное в искусстве, тётя Вера — это вызывать чувства.

Вера поёжилась, мышь аплодировала.

Пластилиновые фигуры, которые Евгения лепила в детстве, в конце концов куда-то исчезли все до одной — Стенина подозревала, что Юлька их попросту выбросила, как, впрочем, поступила со своей долей и сама Вера. Иногда фигуры ей снились — живые, запылённые, ростом с человека, они неуклюже толклись вокруг, пытаясь обнять Веру своими тоненькими руками, сплошь покрытыми отпечатками пальцев.

Лара выглядела рядом с будущей писательницей как мопс рядом с русской борзой. Удивительно, что они были так дружны, так преданы друг другу — «нам с Копипастой стоило бы у них поучиться», — думала Вера. Да, она очень любила Евгению — но эта любовь была отравлена завистью, как вода в колодце. Смотреть можно, пить — ни в коем случае.

— …Хотите что-нибудь выпить? Чай, кофе? — спросила Элина Юрьевна, профессор и руководитель Вериной дипломной работы. Судя по всему, Элина Юрьевна смотрела слишком много американских фильмов и позаимствовала оттуда универсальный этикетный вопрос о выпивке, дополненный, впрочем, чисто русским, безалкогольным уточнением: — Чай зелёный, чёрный?

Вера попросила зелёный, хотя и не любила его — почему-то решила, что Элину Юрьевну порадует этот выбор. В квартире было много зелёного разных оттенков — шторы, настольная лампа, обои, ковёр. И комнатные цветы в таком количестве, что из любой точки квартиры нельзя было не наткнуться взглядом — а то и рукой, — на какой-нибудь цветущий клеродендрон. На подоконниках несли вахту пластиковые банки с рассадой — осенью им на смену придут стеклянные, с помидорами.

Стенина перевела взгляд на календарь — он висел над письменным столом Элины Юрьевны, и красное окошечко, указывающее день, сегодня никто не передвинул. Двадцатое февраля вместо двадцать первого. Вера во всех домах и конторах следила за календарями — это была маленькая слабость из тех, которыми с годами обзаводится каждый человек. (Календари — ещё ничего. Юлька, например, переворачивала туалетную бумагу в чужих гальюнах — чтобы отматывалась от рулона сверху, а не снизу.)

Пока Элина Юрьевна гремела в кухне чашками, Вера сдвинула красное окошечко к нужному квадратику.

В тот день, 21 февраля, она поставила точку в дипломной работе. Прощайте, господин Курбе! Утром Вера допечатывала заключение, впервые в жизни ощущая, до чего же это приятное чувство — ходить без горы на плечах! Пусть даже эта гора родила мышь и Элина Юрьевна раскритикует её сейчас вдоль и поперёк. При всей своей мягкости и обходительности, рассаде на окнах, чёрном и зелёном чае профессорша славилась отменной въедливостью. Она была строга к умным студентам и безжалостна к лентяям. И как все другие старые преподаватели, принимала дипломников дома.

— Ну давайте посмотрим, что вы там наваляли, — дружелюбно сказала Элина Юрьевна, принимая у Веры диплом с таким видом, как будто это была коробка хороших конфет. Вера отпила глоток — у чая был интенсивный привкус сена.

— Сенча, — с гордостью пояснила Элина Юрьевна. — Дочь привезла из Японии.

Собака Элины Юрьевны, старая, как изношенное пальто, положила голову на передние лапы и протяжно вздохнула. Она была породистой, но сейчас в ней не осталось ничего, кроме старости. Прожитая жизнь, до краёв полная сгрызенных косточек, пойманных бабочек, изжёванных тапок, прогулок с хозяевами, драк с другими псами, погонь за кошками, краткого и счастливого материнства — всё это отражалось в усталых глазах собаки, имени которой Вера так и не удосужилась запомнить.

Элина Юрьевна просматривала работу, откладывая в сторону лист за листом. Она читала черновик раньше, новым было только заключение и тот факт, что диплом Веры Стениной предстал наконец в законченном виде, с учётом всех профессорских замечаний. Судя по лицу Элины Юрьевны, она была довольна Вериными трудами — во время чтения лицо её стало гордым, как у скульптора, который смотрит на готовую статую и думает: неужели это сделал я?

Вера пересчитывала горшки с цветами и пила ужасный сенный чай.

Тут в дверь позвонили. Собака снялась с места тяжело, как корабль с мели, — и пошла к двери, скорее по обязанности, нежели от всей души размахивая хвостом. Вера ещё в прошлый раз заметила на хвосте проплешину — возможно, она появилась потому, что собака спала под кадкой с фикусом и часто задевала его хвостом, как будто хвост был мачете, а кадка с фикусом — джунглями.

— Дочь, — сказала Элина Юрьевна. — Простите меня, Вера, я на минуточку.

Оказалось, что дочь Элины Юрьевны привозила ей не только чай из Японии, но ещё и — значительно чаще! — внука. Шустрый мальчик, на вид года два (как всякая «взрослая» мама, Вера уже не могла определять детский возраст навскидку, — а ведь раньше угадывала даже месяцы), деловито прошествовал в комнату и тут же застыл, увидев незнакомую тётку.

— Яша, ну что ты стоишь, проходи! — сказал кто-то недовольным голосом, после чего в комнате появилась красиво причёсанная женщина.

— Здрасьте! — видно было, что дочь Элины Юрьевны не любит улыбаться, и благодаря этому ей удастся избежать мимических морщин в будущем. — Мам, покорми его, а гулять не вздумайте — холодно.

— Не вздумаем, — сказала Элина Юрьевна. — Яша, помнишь, что нельзя обижать собачку Клару?

Неулыбчивая профессорская дочка вдруг оживилась, вспомнив:

— А мы чему научились-то, правда, Яша? Ну-ка покажи, где у мамы глазик?

Мальчик покорно, как дрессированный, ткнул пальцем в услужливо подставленный глаз, накрашенный по всем правилам макияжного искусства. Потом он показал глазик у себя и у бабушки — Вера в представлении не участвовала, а вот несчастная Клара (конечно, Клара!) не избежала пытки — стоило бабушке на секунду отвернуться, как Яша тут же ткнул пальцем в слезящуюся глазницу бедной псины. Собака взвыла от боли.