Завидное чувство Веры Стениной - читать онлайн книгу. Автор: Анна Матвеева cтр.№ 114

— Кто там? — спросила она, пытаясь завернуться в полотенце, слишком узкое и маленькое.

— Открой дверь, пожалуйста, — сказал Евгений. — У меня для тебя кое-что есть.

В одной руке он держал бутылку шампанского, в другой — мятные конфетки «Рондо». Чуть не уронил и то, и другое, когда увидел Евгению в полотенце: оно выглядело на ней как свадебное платье, только очень смелое, короткое. Евгений поставил шампанское на столик и медленно стянул с девушки полотенце, точно обёртку с долгожданного подарка. Он не спешил и даже вначале как будто избегал смотреть на неё. Окунул лицо в её длинные волосы, шепнул на ухо несколько слов, после которых пришли в полное смятение и европейская, и азиатская части — только цветок ликовал, раскрывая лепестки и ожидая вначале рук, потом, может быть, губ, а после всего остального.

Этот проклятый цветок был, наверное, розой. Из тех тёмно-розовых сортов, которые могут быть разных оттенков, даже если выросли на одном и том же кусте. Евгении стало страшно, и в какой-то момент она решила зажмуриться, как всегда делала в кино, услышав тревожную музыку. Потом всё-таки открыла глаза — Евгений был рядом, и тоже без одежды, и у него росли волосы на груди и внизу живота, но это оказалось совсем неважно. И то, что он был старше лет на двадцать, тоже неважно. Как и то, что она — такая осторожная, любившая порядок, правильная девочка — позволила совершенно незнакомому человеку целовать её там, где она и сама-то боялась к себе прикасаться. Всё было неважно.

Евгения вновь закрыла глаза, пытаясь не смотреть на то, что с ней делают, и думая, что должна это прекратить — и не могла сказать ни слова, потому что лепестки цветка стали тяжёлыми, будто к ним привязали грузила. Ей было так приятно, что становилось почти больно, а Евгений, слизывая росу с лепестков, сладко дышал в сердцевину — и будто бы облегчал это чувство, но оно становилось всё сильнее, нестерпимее, и в конце концов цветок вспыхнул, взорвавшись. Обе части Евгении, европейскую и азиатскую, прошило насквозь чередой горячих, нежных молний. Она даже крикнула — чужим, незнакомым, женским голосом, и Евгений, отдыхающий от трудов на её бедре, укоризненно сказал:

— Тссс! Люди спят!

— Я… в первый раз… — пыталась объяснить Евгения.

— Кончила в первый раз? — деловито уточнил Евгений. — Или…

— Both, — почему-то по-английски ответила она. И тут же уснула.

Очнулась — через час. Евгений лежал рядом, закинув руку за голову — как в фильме, и смотрел перед собой так внимательно, будто ему показывали тот самый фильм.

— Давай откроем шампанское, — предложил он, но Евгения сказала, что вначале примет душ. Боялась, что от неё неприятно пахнет. Включив воду в ванной, вновь смотрела на себя в зеркало — и там опять была незнакомка, и она нравилась Евгении больше той жирафы, которую обычно показывали зеркала.

В ванной не нашлось других полотенец — и Евгения выбежала оттуда дрожа, с мокрыми каплями, стекавшими по коже, как дождь по стеклу.

— Какая ты гладкая, — восхитился Евгений, вытирая её вначале полотенцем, а потом, как будто насухо, ладонями. Ладони были тёплыми, и Евгения вдруг поняла, что снова хочет ощутить их на себе — а лучше бы прикрепить навсегда и не расставаться ни на секунду!

Филологическая барышня Евгения могла вспомнить подходящий сюжет для любой жизненной ситуации — и сейчас ей вдруг пришло в голову кое-что неприятное. А что, если это странное чувство, на глазах превращавшееся в зависимость, было вызвано не столько естественным влечением женщины к мужчине, сколько их истинным родством? Что, если Евгений — её биологический отец? Она любила роман «Ночь нежна» Фицджеральда, и помнила, как потрясла её драма главной героини. Да и другие персонажи в книжках часто принимали за физическое влечение нечто совсем иное: близкое духовное родство, кровную привязанность, сходство привычек и вкусов.

Спрашивать о возрасте было неудобно, но она чувствовала, что между ними лежит не меньше двадцати лет — почему-то Евгения увидела вдруг эти годы в виде громадных срубленных деревьев, которыми ей предлагали любоваться в Шотландии. Они в тот день гуляли в лесу с новыми приятелями Люс, обраставшей знакомыми с такой же скоростью, как уличная собака — блохами. Евгению поразили те деревья с перекрученными стволами — казалось, их только что насухо выжали, будто постиранное бельё. Кругом бегали серо-коричневые белки, их шёрстка была как металл, чуть тронутый ржавчиной. То там, то сям попадались глубокие заячьи норы — возможно, это были норы кроликов, но Евгения видела хозяев только раз и не успела спросить, кто они такие. Пела птица — все надеялись, что соловей. Внезапно тропинку одним прыжком пересёк молодой олень, а потом они увидели фазана, ясно-коричневого, как свежезаваренный чай.

Люс шла далеко впереди с мальчиком по имени Джеймс — вначале оттуда доносился хохот, потом треск веток под ногами и вполне определённые стоны: Джеймс не терял времени даром. Евгения и Майкл деликатно отстали от друзей на пару сотен метров, а потом свернули куда-то не туда и заблудились. Майкл совсем не знал французского, да и по-английски говорил с сильным акцентом — до смешного напоминавшим русский. Евгения понимала примерно половину из его речи, к тому же юноша очень стеснялся и, говоря, прикрывал рот рукой, так что пропадала и другая половина сказанного. Но когда они вышли на ту дорогу, заваленную срубленными деревьями с перекрученными стволами, Майкл вдруг забыл о том, что Юджиния прекрасна, а его выговор — нет, и начал громко восхищаться пейзажем. Возможно, он мечтал стать лесорубом.

— У тебя есть дети? — спросила она у Евгения, не зная, как начать разговор.

— И жена, — ответил Евгений так грустно, как будто жена была чем-то вроде болезни Лайма.

Европейская часть Евгении подпрыгнула от возмущения. Какого merd’а! Зачем он тогда пришёл к ней с шампанским? Хитрую азиатскую часть интересовало другое:

— А почему ты не… — скромность не позволила Евгении назвать верное слово, хотя она его, разумеется, знала. — Почему ты не хочешь ничего для себя? — не слишком-то ловко вывернулась она.

— Я переживу, — сказал Евгений. — В первый раз это должно быть с кем-то очень важным. С тем, кого любишь, ну или хотя бы думаешь, что любишь. Если бы я знал, что ты ещё девушка, я бы никогда… Но ты не думай, что я жалею. Это было прекрасно. Ты восхитительна, и у тебя там настоящий цветок. Роза!

Евгения чуть не расплескала шампанское.

— А ты жалеешь? — спросил Евгений.

— Нет! — горячо сказала Евгения и залпом, как водку, выпила шампанское. Оно было не очень холодным, и тут же вспенилось во рту множеством колючих пузырьков, а потом ударило мягкой лапой куда-то в затылок. Евгений наполнил бокал снова, они ещё раз выпили, а потом лежали рядом, как супруги из всё того же невидимого фильма, и разговаривали. В основном, честно сказать, болтала Евгения. Она говорила — и слышала себя со стороны, как будто кто-то одолжил её голос и вещал им по радио. Европа и Азия единодушно молчали, шампанское превратило их в Атлантиду, зато Роза старалась за троих. Именно благодаря ей в голосе Евгении зазвучали кокетливые нотки, именно Роза заставляла её принимать томные позы, лежать и сидеть в которых было неудобно — зато Евгений тут же менялся в лице: оно становилось счастливым, мягким, расслабленным, как… как у мёртвого! Прошлой осенью в Эдинбурге, куда она с огромным трудом заставила приехать Люс — подруга так бы и просидела все каникулы в кустах со своим Джеймсом, — Евгения увидела гипсовые посмертные маски знаменитых шотландских убийц. Маски выставлены в библиотеке Национальной портретной галереи в Нью-Тауне — и Евгения так долго разглядывала их, что Люс ушла ждать в кафе. На мёртвых лицах после всех смертных мук лежал отпечаток равного покоя и счастья, была начертана какая-то главная тайна. Евгений становился таким же, когда смотрел на её ноги и грудь, — теперь он делал это смело, но, к сожалению, не дотрагивался до неё после того, как узнал, что она была (и осталась) девственницей. Пока Евгения принимала душ, он успел полностью одеться и даже привести в более-менее человеческий вид постель, при одном только взгляде на которую у девушки вспыхнули щёки.