Страх и его слуга - читать онлайн книгу. Автор: Мирьяна Новакович cтр.№ 25

— Обед будет готов через некоторое время, позвольте мне предложить вам прогулку, — обратился ко мне граф, чье имя я забыла. Это был один из двух ученых, сопровождавших доктора графа Радецкого. Тот, что в рыжем парике. Я согласилась, все равно заняться было нечем. Он подал мне руку. Мы пошли в сторону леса. Он не говорил ни слова. Я была благодарна ему за молчание, и, предполагая, что он занят какими-то мыслями, не хотела ему мешать. И сама погрузилась в мысли.

В мысли о любви. О том, как близка я была к идеальной любви, как, в отличие от большинства женщин в возрасте, верила в то, что такая любовь существует. Я даже знала, кто он, мужчина моей жизни, более того, этот мужчина был моим, но тем не менее все оказалось напрасно. Лучше бы мне всего этого не знать. Лучше бы я была глупа и довольна богатыми обедами, изысканными нарядами и драгоценными украшениями. Лучше бы я время от времени довольствовалась нежными и грустными книгами, которые получала с курьерами Турн-и-Таксис. Лучше бы…

— Вы были знакомы с графом Виттгенау? — вдруг спросил меня граф, когда мы уже довольно далеко зашли в лес.

— Нет. Я видела его всего несколько раз до его исчезновения.

— А видели вы его после того, как он появился снова?

— Появился?! Неужели граф Виттгенау появился после… после своей смерти?

— Да, — проговорил он холодно, — граф Виттгенау появился после своей смерти.

— Где?

— Здесь.

— И куда он потом уехал?

— Никуда. Он был мертв. Вы ничего об этом не, знаете?

— Нет, — сказала я.

Он резко развернулся, и мы пошли обратно. Я не знала, что у него спросить, а он больше ничего не говорил. Вот так, молча, мы вернулись к нашей хибаре.

Первое, что я увидела, был граф фон Хаусбург. Он сидел на земле, над ним склонился его слуга. Граф выглядел так, словно ему очень плохо. Его руки были прижаты ко лбу. Казалось, он плачет.

Я прошла мимо него и направилась к хижине, хотела обойти ее вокруг, чтобы осмотреть. Начав с угла, я пошла вдоль стены из тростника, смешанного с глиной, иногда под глиной угадывались очертания деревянной балки. Дойдя до второго угла, я услышала голос Шмидлина. Он говорил по-сербски с каким-то неизвестным мне человеком и часто повторял одно слово, которое мне было понятно.

Это было слово «аккуратность».

Впрочем, они оба часто повторяли это слово. Их тон становился все более повышенным. Серб, правда, выговаривал это слово как-то странно, как «аккугатность».

То, что Шмидлин умел говорить по-сербски, было для меня полной неожиданностью.

Что именно требовало аккуратности, я понять не могла, сербского я совсем не знала. Может быть, имелось в виду наше пребывание в этом селе. Может быть, проверка водяной мельницы. Может быть, вампиры. А может быть, еще что-то, о чем я не имела понятия. Когда я так подумала, то почувствовала беспокойство. На основании всего, что происходило, я только могла почувствовать, что существует еще одно, подземное, течение событий, за которым я не могла следить, так как и не подозревала, что протекает оно где-то под нами.

Да, именно так, под нами.

1.

Я не была голодна, помню это прекрасно. А Шметау взял с собой своего китайского повара. Год назад, когда китаец в первый раз готовил торжественный обед, я пыталась уговорить своего мужа сесть за стол вместе со всеми нами и хотя бы один раз отказаться от своей дичи. Он ответил мне иронично:

— Похоже, тебе нравится китайская еда. Неужели когда ты была ребенком, баварские повара в Регенсбурге готовили тебе все эти разносолы?

— А разве я должна всю жизнь есть только то, что ела в детстве?

— Может быть, теперь ты поймешь, за что я тебя ненавижу? Ты — опасная женщина, ты склонна к переменам.

Простите?

Вы не слышали, что мой муж меня ненавидел?! Да об этом знала вся Вена. Он меня ненавидел.

Ненавидел. По нескольку дней со мной не разговаривал. Я все время была одна. Одна в комнатах с зеркалами в стиле барокко и слугами. Пока я была молодой то, взбешенная, стремительно ходила по коридорам. Но одиночество постепенно успокоило и расслабило меня. Месяц проходил за месяцем, и я перестала метаться как безумная. Потом злилась только в саду. Потом с визитом появился первый офицер. Он любезничал, разговаривая со мной. Я быстро поняла, что он послан соблазнить меня и стать моим любовником. После его неудачи присылали других. Главным образом, сербов, видимо, хотели меня унизить еще больше. Кто?

Кто. Почему я должна была отличаться от придворных дам? Все они изменяли своим мужьям. Можете ли вы понять, как опасно не грешить там, где все остальные предаются греху? Общее презрение бдело надо мной даже тогда, когда весь двор спал.

Те несчастные женщины, которых лицемерно осуждали и выставляли к позорному столбу из-за внебрачных детей, в меньшей степени чувствовали себя изгоями. Они, по крайней мере, знали, что та толпа, которая бросала в них гнилые фрукты и камни, грешна точно так же, как и они. И понимать это — не грех. Я же была не только прикована к позорному столбу, но и понимала, что я лучше других, и это было для меня более убедительной рекомендацией в ад, чем для них все их сплетни и прелюбодеяния.

Разве гордыня не самый большой грех? Люди часто каются в пьянстве, обжорстве, алчности, в гневе, прелюбодеянии и унынии, но очень редко в гордыне. И, раскаиваясь в гордыне, каются не потому, что нарушили заповедь нашего Бога, а потому, что по причине своей гордыни что-то потеряли.

Да, ко мне присылали офицеров. И все об этом знали. И заключали пари насчет того, кто же будет тот серб, которому я сдамся. Поставив на Вука Исаковича, многие потеряли большие деньги, потому что поверили его хвастливым заявлениям, что уж рядом с ним-то я не устою. Кроме того, считалось, не знаю на каком основании, что Исакович похож на моего мужа.

Он был омерзителен. Не столько из-за своей внешности и свойственной всем сербам нечистоплотности, сколько из-за раболепия, с которым сносил все капризы Александра, сам при этом отвратительно издеваясь над другими сербами и грабя их.

Кто виноват, что все так происходило с сербами? Исакович и другие обер-капитаны, а не мы. Ведь мы пришли к сербам как враги, пришли не для того, чтобы освободить их от турок, а для того, чтобы забрать себе Сербию.

И кроме того, по отношению к сербам мы вели себя гораздо лучше, чем они сами. Через несколько месяцев после тех событий, о которых я вам сейчас рассказываю, я обратилась с одной просьбой к сербскому патриарху Викентию Йовановичу. Дело в том, что в деревнях сербские женщины рожали тайком от своих близких, в кустах, словно рождение ребенка это позор. Из-за этого много детей умирало, умирали и сами женщины. Мне казалось, что церковь должна повлиять на такое положение. Об этом я и просила.