– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, – неуверенно пробормотала Рейни.
Куинси не ответил – только смотрел.
– Я не собираюсь стоять здесь безропотно и все это выслушивать, – зашла она с другой стороны.
Он только плотнее сжал губы.
– Это все чушь! Я ухожу! – Она повернулась к двери.
Куинси не произнес ни звука.
Рейни открыла дверь. Швырнула на руку куртку. И вдруг поняла, что не хочет идти в ночь. Что бы она там ни говорила, какие бы смелые слова ни бросала, ее внимание, ее интерес был там, у нее за спиной, в этой комнате. Но Куинси стоял как столб, безмолвный и неподвижный.
Мне интересна ты! И я тебе отчасти интересен…
Позови же меня, подумала она вдруг. Верни. Вот что мне нужно услышать. Вот что я хотела услышать, только не поняла это тогда. Позови же меня. Еще раз. Я не могу сделать это сама. Слишком долго держала все под контролем. Я устала, а прошлой ночью на моей веранде стоял человек в черном, и ты не знаешь, что со мной было.
Желтые поля и плавные реки…
Она плакала. Слезы катились по щекам, и ей было стыдно за себя. Она ненавидела себя за слезы. Много лет назад мать сказала ей, что слезами горю не поможешь, и она была права. Плачь не плачь – лучше не станет. Ничего не изменится.
Желтые поля и плавные реки…
Позови меня. Верни.
Куинси молчал. И Рейни вдруг поняла, что она уже не у дверей. Она на парковке. Одна. В куртке. И дверь номера закрыта. Подсознание снова сработало быстрее.
Ночь, холодная и густая, окружила ее. Она подняла голову и принялась считать звезды, пока не высохли слезы.
Огромная ночь в огромном мире. Во всем мире, может быть, только она одна утешалась ощущением собственной незначительности.
Позови меня…
Рейни выбралась из машины. Оторвала, отскребла листок с любовным посланием с ветрового стекла. Ночь молчала. Ни звука из комнаты Куинси.
Она поехала домой.
Глава 28
Суббота, 19 мая, 1:44
Грунтовая дорога изгибалась в ночи темной речкой. Рейни снова позабыла включить наружный свет и теперь ничего не видела через заляпанное клеем ветровое стекло. Может, она повернет куда-то не туда, врежется в кого-нибудь и умрет в двадцати ярдах от собственного дома. Или налетит на дерево и останется парализованной до конца жизни. Станет вторым Айронсайдом
[19]
.
Господи, ей надо как следует выспаться…
Подъехав наконец к дому, Рейни достала из «бардачка» фонарик и попыталась отыскать затерявшийся в разросшейся траве шланг. И лужайкой надо бы заняться. Пройтись хорошенько с газонокосилкой. Продуктов в кухне так и не завелось. Рано или поздно ей все же придется обратить внимание на более приземленные жизненные проблемы.
Два часа ночи. Взяв в руки шланг, Рейни атаковала липкое ветровое стекло, отскребая и смывая клей и старую газету, пока оно не засияло блекло под лучом фонарика.
Вместе с окончанием работы на нее навалилась жуткая усталость. Рейни выпустила из пальцев обмякший шланг и потащилась к крыльцу.
В последние дни она дала слабину, уступила посттравматическому стрессу, но поняла это только сейчас, по пути домой. Слишком много кошмаров и слишком мало здорового сна. Перестала нормально питаться и стала слишком часто заглядываться на Куинси, как на волшебника, который только палочкой махнет – и все наладится само собой. Большая ошибка. Но что сделано, то сделано.
Сегодня она дошла до точки. Но завтра встанет на ноги. С ней и раньше такое случалось, так что она знает, как это бывает.
Рейни поднялась по ступенькам и, повозившись с ключами, открыла дверь. Ступила за порог и замерла – в лицо ударил ветер. Какого…
Она щелкнула выключателем в прихожей и машинально, выискивая взглядом сигналы опасности, протянула руку к пистолету. Но ничего не нашла. Девятимиллиметровый, как и запасной, двадцать второго калибра, остался под замком в багажнике патрульной машины. Ничего не поделаешь. Она выключила свет и подождала, пока глаза адаптируются к полумраку. Никаких подозрительных звуков. Только ветер на лице. Ветер, который дул… Да, раздвижная стеклянная дверь была открыта, и Рейни могла видеть за ней заднюю веранду.
Шеп?
Он бы включил свет и сидел на виду. Он не стал бы рисковать и подставляться под пулю.
Дэйв Дункан.
Прижавшись спиной к двери, Рейни проскользнула к кухне и примыкавшей к ней гостиной. Слева – две спальни и ванная, справа – открытое пространство. И никаких признаков жизни.
В следующий момент взгляд упал на диван, и внутри у нее все перевернулось.
Не может быть. Конечно, нет. И именно после того разговора с Куинси…
Кто мог знать, как пролезть в самый глубокий, самый темный ее кошмар и вырвать ее сердце?
Рейни пошарила по стене. Ногти царапнули по штукатурке, но чертов выключатель куда-то подевался. Свет, свет… Ей нужно увидеть… нужно узнать… Этого не может быть…
Нашла. Мягкий свет единственной верхней лампы залил гостиную. Старый круглый кухонный стол. Пухлое кресло. Уютную, пусть и полинявшую голубую софу. И дробовик. Прислоненный к черным подушкам. Тот самый, с пятью длинными царапинами на деревянном ложе.
Время, не спрашивая ее разрешения, размоталось назад. Рейни метнулась в кухню, к блоку с ножами, но в мыслях она уже была семнадцатилетней и только что вернулась домой из школы.
Стоп. Стоп. Стоп. Не может быть. Дробовик отправили на склад хранения вещественных улик в Портленде. Она точно это знала. Сама за этим проследила. И даже утешала себя мыслью, что никогда не увидит это проклятую штуку.
Рейни схватила первый попавший под руку нож, маленький, для чистки овощей.
– Выходи, ублюдок! Выходи!
Никто не ответил. Молчали даже совы. Только безголовый труп матери в гостиной и… О боже, что это на потолке? Что капает на нее сверху?
– Кто ты? Кто ты, мать твою? Выходи, чтобы я тебя видела!
Она рванула через коридор к спальням. Одна… другая… Никого. Распахнула дверь ванной. Пусто. Выбежала на веранду, стараясь не смотреть на дробовик – но взгляд все равно метнулся к нему, – а время уже хватало за горло и бесцеремонно тащило туда, в прошлое…
Тебе ведь это понравилось, да? – завизжала мать. – Ты, грязная шлюха!
И ее собственный, жалкий, хнычущий голос:
Я только хотела, чтобы перестал.
Заткнись, заткнись. Ей уже не семнадцать. Она уже не беспомощная девчонка. Она – полицейский. Она – сильная.