Я вас люблю - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Муравьева cтр.№ 151

А грешники выли, с проклятием взоры

Вперяя в кромешную вечность свою,

Была б поистине потеха,

Была б причина для войны,

И мы б метнули бомбу смеха

В лазурь надзвездной стороны!

И был бы наш поход неистов,

Поход активных атеистов,

Наш гордый гимн звучи, звучи,

Как меч о вражии мечи!

– Вы собираетесь устроить этот праздник… как его?.. Освобожденного труда? – в день православной Пасхи? – почти испуганно спросила Зинаида. – И гимн свой пропеть в этот именно день? Но что скажут люди?

– Какие люди, любимая моя, русалка моя, моя колдунья? – И страстный Мейерхольд снова упал на колени перед постелью, брызнув золотыми узорами халата на красный, как кровь, с нежно-голубыми по самому центру цветами ковер. – А что им сейчас говорить? Наступила ЭПОХА! Мы все в ней! Мы все ее дети!

Зинаида Райх задумчиво потрепала его по вздыбленным волосам, откинула одеяло, на секунду явив воспаленному взору революционно настроенного человека высокие голые ноги, просвечивающие сквозь батистовую белизну сорочки, встала, вынула из пачки длинную папиросу и, закурив ее, подошла к окну. Под жидким серебром апрельского неба двор в тихом Брюсовом переулке, наполненный пением птиц, медленно просыхал после недавнего дождя. От свежей земли поднималось легкое испарение, и мелкие листья на тонкой березе, звеня, как приказывал ветер, зубрили стихи ее бывшего мужа:

Пойте в чаще, птахи,

Я вам подпою.

Похороним вместе

Молодость мою.

Троицыно утро,

Утренний канон,

В рощах по березкам

Белый перезвон…

…Накануне Пасхи, с которой, как предупреждал товарищ Дзержинский, большевикам «еще предстоит помучиться», в кабинете режиссера Мейерхольда состоялось совещание, на котором, кроме самого Всеволода Эмильевича, присутствовали поэты Николай Асеев, Владимир Маяковский и главный специалист по массовым карнавалам Антон Михайлович Бирнер, человек волевой и талантливый. Товарищ Луначарский прибыть на собрание не смог – слишком важные дела отвлекли его в этот вечер – и вместо себя попросил прочесть вслух только что написанную им и только что отпечатанную барышней на машинке статью «О народных празднествах».

Статью вслух читал Мейерхольд:

«Для того, чтобы почувствовать себя, массы должны внешне проявить себя, а это возможно только, когда, по слову Робеспьера, они сами являются для себя зрелищем».

– У-у-ухх! – смачно сказал Маяковский и покрутил головой. – Все как у меня! У-у-у-ух!

– Я продолжаю, товарищ Маяковский, – строго оборвал его Мейерхольд. – У вас еще будет возможность высказаться. Итак: «Если организованные массы проходят шествием под музыку, поют хором, исполняют какие-нибудь большие гимнастические маневры или танцы, словом, устраивают своего рода парад, но парад не военный, а по возможности насыщенный таким содержанием, которое выражало бы идейную сущность, надежды, проклятия и всякие другие эмоции народа, – то те, остальные, неорганизованные массы, обступающие со всех сторон улицы и площади, где происходит праздник, сливаются с этой, организованной, целиком, и таким образом можно сказать: весь народ демонстрирует сам перед собой свою душу».

– Разрешите мне одно слово? – поднял руку специалист по массовым карнавалам Антон Михайлович Бирнер, сын настоятеля храма Василия Исповедника у Рогожской заставы, теперь уже больше не действующего. – Я должен сказать, что наше молодое социалистическое государство выделило, как мне известно, одиннадцать миллионов рублей на содержание Общества воинствующих безбожников. Одиннадцать миллионов, товарищи! В распоряжении общества имеется триста девяносто два автомобиля, восемнадцать агитпоездов, шестьдесят восемь кинотеатров, два летних открытых театра, шестьсот девяносто четыре различных здания и помещения! И более ста типографий! Несметная сила, товарищи! А мы всё никак не можем опередить французов восемнадцатого столетия… А что нам мешает их опередить?

– Погода мешает, – угрюмо сказал Маяковский. – Вон первое мая уже на носу, а снег не сошел. А выйдем мы все на парад, и тут тебе дождичек с градом да снегом. А уж в октябре – так уж что говорить!

– Товарищ Луначарский, – торопливо перебил его Мейерхольд, – не забыл об этом. Вот я вам сейчас зачитаю: «Между тем мы должны, безусловно, опередить французов, несмотря на некоторые неблагоприятные условия нашего климата, часто делающие и весенний день 1 мая, и осенний день 25 октября не совсем удачными для празднества под открытым небом».

– Так что же нам, в Африку ехать? – мрачно засмеялся Маяковский и вынул изо рта до половины обгрызенную спичку.

– В этот раз, то есть в этом году, мы, к сожалению, не сможем отвлечь темные и забитые слои населения от того, чтобы они решительно отказались праздновать христианского праздника Пасхи, и в этом нет нашей вины, товарищи, ибо слишком мало времени прошло с момента победы социалистической революции, – продолжал Мейерхольд, почему-то остановив взгляд на бледном лице Антона Биргера, и ужас стоял в этом взгляде, как столб на дороге. – Нет нашей вины, но она еще будет! Да, будет, если и через пару лет население не откажется от этой нелепости, от этого самого злостного из всех человеческих предрассудков, которым является вера! Но в этом году мы разработали грандиозный план великолепного народного праздника, который я предлагаю назначить именно на 18 апреля, и пусть наше социалистическое торжество не только совпадет с унылым крестным ходом, который не знаю что обозначает, но пусть с его помощью рухнет сей ход!

– Позвольте, не понял. Как это рухнет? – вмешался Асеев. – А не боитесь ли вы, уважаемый товарищ Мейерхольд, уличных беспорядков?

– Наш план вот каков. – Мейерхольд сделал вид, что не расслышал слов Асеева, поскольку от страха свело вдруг живот, а десны во рту стали горькими. – В празднике Освобожденного Труда должны принять участие от двух тысяч пятисот до трех тысяч пятисот человек, включая комсомольцев, милиционеров, самодеятельных и профессиональных артистов, домохозяек, служащих, работников заводов и фабрик, членов домовых комитетов и прочих активных, сознательных граждан. Все они под музыку революционного оркестра соберутся на Красной площади и двинутся прямо к Кремлю. Во главе процессии шестерка лошадей будет тянуть огромную платформу, на которой предполагается поместить закованных в цепи обнаженных рабов. Над их головами будут на специальных ступенях помещаться четыре белые фигуры с огромными ясными лицами. Это будут аллегорические образы Свободы, Братства, Равенства и Справедливости. За спинами обнаженных рабов, закованных в цепи…

– Постойте, товарищ Мейерхольд! – перебил его мрачный Маяковский с зажатой в углу рта новой спичкой. – А как если холод? Как их оголять на морозе?

– Я уверен, что тот революционный огонь, который будет бушевать в эти минуты внутри людей, не даст им замерзнуть, – визгливо сказал режиссер. – Так вот: за спиною закованных в цепи, за этой платформой, пойдет крестный ход… Сатирический крестный! Мы им разыграем сатиру на всю их отсталость, всю дикость их веры! Во главе этого крестного хода пойдут толстые, с красными, откормленными лицами попы, за попами – буржуи и белогвардейцы. Ясна вам идея, товарищи?