Милиция тоже пила очень крепко. Поэтому драки народа с милицией, к тому же нетрезвой, кончались преступностью. Короче, все пили, вплоть до исполкомов, – пока не пришли Маяковский с Буденным.
В двухстах городах необъятной России были проведены рабочие конференции по борьбе с алкоголизмом, а также при непосредственном участии Маяковского и Бедного начал выходить всесоюзный журнал «За нашу культуру и нашу же трезвость». Его раскупали, читали, зачитывались. Кампания приняла широкий размах, пришлось подключить и детей. С помощью Подвойского «общественные наблюдатели за алкоголизмом» организовали в больших городах более ста детских демонстраций против взрослых. Колонны усталых, нестриженых деток несли очень яркие лозунги: «Требуем трезвых родителей!», «Хотим, чтобы вылили водку!», «Расстреливать пьяниц!», а также особенно нежный, сердечный, с рисунком серпа вместе с молотом, лозунг: «Отдай, папа, деньги в семью!»
Несколько месяцев полководец Буденный просил директора Всесоюзного антиалкогольного коммунистического театра, чтобы ему предоставили главную роль в пьесе Аполлона Носильчикова «Смотри! С пьяных глаз ты обнимешь и контру!». Директор, смущаясь от сильного натиска, стал сам выпивать, и театр закрылся.
Противоалкогольная демонстрация, из-за которой Алексей Валерьянович Барченко опоздал на прием к товарищу Дзержинскому второго апреля, имела особенное направление. По всему центру весеннего города шли сразу несколько мощных колонн. Одна, состоящая только из девушек с плакатами «Девушка! Не выпивай!», вторая – из крепких, но бледных рабочих с плакатами «Слесарь! Ты пьешь? Мы тебя расстреляем!», и третья, особенно броская: «Не пей, хлебопашец! Ты Родине должен!» Колонны заняли почти все главные московские улицы, движение транспорта остановилось, и машина с товарищем Барченко застряла на самом подъезде к Лубянке. Утром застигнутый врасплох Алексей Валерьянович, которому вежливо, но строго сообщили, что его ждет товарищ Дзержинский в своем кабинете, растерялся так сильно, что не успел продумать того, что нужно было донести до сведения начальника. А у него ведь было время продумать. Почти два с половиной месяца, как он вернулся с Кольского полуострова, два месяца одиночества и заброшенности во Втором Доме Советов, где они нарочно продержали его так долго, чтобы, напугав до изнеможения, добиться… Чего? Он не знал. Но ждал всего самого худшего.
Приехали к двум вместо часа.
На лестнице Алексея Валерьяновича встретил Блюмкин, сильно загоревший и подтянутый. Глаза его нагло, тревожно блестели.
– А я прямо с юга – сюда! – широко оскалившись, сказал он и тряхнул широкую руку Барченко своей небольшою, но цепкой рукою. – С какого я юга, вам лучше не спрашивать.
– Я не собирался, – сухо ответил Барченко.
– Ну и хорошо. Есть дела поважнее.
Они стояли перед дверью Дзержинского. Барышня, стучащая на машинке в приемной, кивнула головой, давая понять, что их ждут.
– Советую вам ничего не скрывать, – вдруг грубо сказал Блюмкин и постучался.
– Войдите, товарищи! – раздался за дверью надтреснутый голос.
Дзержинский показался Барченко еще худее, чем год назад: теперь это был скелет, обтянутый глянцевитой, нездорового цвета кожей. В кабинете было, как всегда, сильно накурено.
– Я сразу перейду к делу, товарищ Барченко, – не предлагая им сесть, тем же надтреснутым голосом заговорил Дзержинский. – Наша партия поставила перед собою серьезную задачу. – Он кашлянул в синий платок. – Задачу овладеть тайнами космического сознания. И вы нам должны посодействовать в этом. – Он опять кашлянул, сердито взглянул на пятно, расплывшееся на синем платке, скомкал его и засунул в карман. – Как вы думаете приступить к решению этой задачи?
– Есть разные способы, товарищ Дзержинский, – медленно начал Барченко. – И я со своей стороны…
Дзержинский перебил его:
– Вы со своей стороны, товарищ Барченко, не справились с заданием, возложенным на вас нашей партией. Результаты вашей северной экспедиции оказались пвачевными!
Барченко показалось, что польский выговор Дзержинского стал еще заметнее.
– У меня не было достаточного времени, товарищ Дзержинский. И, кроме того, не было достаточного обмундирования и средств, хотя я…
Дзержинский гневно перебил его во второй раз. Розовые пятна, выступившие на его щеках, стали багровыми, в левом углу рта запенилась слюна.
– То, что вы сейчас произносите, товарищ Барченко, это безобразие! Это самое настоящее безобразие! Партия не пожалела денег, когда готовилась ваша экспедиция, а денег у партии нет! У нас говодают! Мы со всех сторон окружены контрреволюционерами! Которые ждут не дождутся нашего поражения!
Он замолчал и, опять вытащив из кармана платок, закашлялся в него. После кашля в кабинете воцарилась тишина.
– Я прочитал ваш отчет о странном явлении, которое существует у народов Севера. Товарищ Бехтерев разъяснил мне, что речь идет о так называемом «меряченье», гипнозе на цевые массы народа. Вы в своем отчете сообщаете, что в эти моменты люди не чувствуют боли и шаманы могут читать их мысли. Вы в этом уверены?
– Я в этом уверен, товарищ Дзержинский, – ответил Барченко. – Я много раз наблюдал меряченье. Люди находятся в состоянии, именуемом «транс»; они не осознают ни себя, ни того, что их окружает, с ними можно сделать все что угодно.
Дзержинский вскочил.
– Вот это и есть то, что нужно! – Он снова закашлялся. – Это и быво вашей задачей, товарищ Барченко! Мы должны знать, как это девается! Кто это девает? Нам нужно подготовить армию – вы свышите, армию! – людей, овладевших подобным гипнозом!
– Я сумел расположить к себе нескольких шаманов, – сказал Барченко, – они рассказали мне много секретов.
– А что вы не извожили в отчете?
– Это весьма трудно изложить. Но после общения с ними я считаю, что за Полярным кругом хранится вся информация нашей планеты.
– Как так хранится?
– Хранится во льдах. Внутри этих льдов. Ее просто нужно открыть и усвоить.
– Я не понимаю, – холодно произнес Дзержинский. – Но я не ученый, мне необязательно. А вы, товарищ Барченко, должны будете отправиться на Кольский повуостров еще раз и вернуться с настоящими результатами. После этого вы присту2пите к обучению специалистов по массовому гипнозу. Это ваша первая задача. – Он загнул мертвый, глянцевый палец на правой руке. – Вторая задача: Тибет. О ней вам довожит товарищ Блюмкин. Мы с товарищем Лениным и другими товарищами должны выяснить, какая из задач важнее для нашей страны. С чего вам начать. – Он помолчал. – Пока вы свободны.
Все домашние доктора Лотосова знали, что он получил письмо от жены из Финляндии, и все, кроме няни, которая гасла и сделалась меньше, чем девочка, ждали, что он хотя бы в двух словах расскажет им о содержании этого письма. Но доктор молчал. Дина Ивановна Форгерер и ее недавно прибывший в Советскую Россию муж, Форгерер Николай Михайлович, были так поглощены своею несчастной совместною жизнью, что им и в голову не пришло связать полученное письмо с тем, что доктор Лотосов два дня пролежал на диване и даже не ходил на работу. Но Таня и очень проницательная, хотя и спокойная, Алиса Юльевна, присмотревшись к нему, заметили, что доктор находится в оцепенении.