Только для голоса - читать онлайн книгу. Автор: Сюзанна Тамаро cтр.№ 52

Как раз в тот день несколько плодов сорвалось с ветки. Стоило чуть-чуть привстать из-за парты, и я видел их. Они лежали на земле под деревом расплющенные, похожие на пятна крови.

Между тем подошло время карнавала, канун епитимьи.

В интернате был устроен небольшой праздник, и тогда же, вернее, в ту же ночь произошел несчастный случай. Мы узнали о нем только утром. А обнаружил труп садовник, около семи часов. Погибший был чуть младше меня, пару раз просил помочь ему с уроками. На празднике он веселился едва ли не больше всех, смеялся вместе с детьми, прыгал, бегал.

Я не видел труп. Только позднее заметил во дворе на асфальте красное пятно — его внутренности. Нам, конечно, не разрешали подходить близко. Боялись, что среди нас окажется акула — кто-нибудь, кто при виде крови захочет новой крови. Мальчик не упал, а выбросился. Он оказался на земле, как те плоды хурмы, когда им надоедает висеть на дереве.

Ночью я ощупал себя — ноги, руки, живот. В каком я состоянии? Снаружи я выглядел высохшим, завядшим, лимфа почти не циркулировала во мне: я мог глубоко воткнуть иглу в свое тело и не почувствовать боли. Только где-то далеко-далеко внутри что-то еще шевелилось. И я не понимал, что это было за шевеление, может, там что-то гнило. Я, конечно, испугался.

И тогда я услышал голос. Что за голос? Все тот же, тот, что говорит во мне, когда я мысленно уношусь куда-то далеко. И голос этот велел мне бежать, спасаться, потому что я рожден не для того, чтобы кончить жизнь подобно хурме. О чем я думал? Не знаю, помню только, что передо мной вдруг прошли все первооткрыватели — те, что отправлялись в плавание, не зная, куда пристанут, а потом делались знаменитыми. Мне тоже захотелось пуститься в плавание? Может быть.

Когда в голове занозой сидит какая-то мысль и думаешь только об одном, в конце концов удается осуществить задуманное. Так вышло и у меня, когда я решился убежать. Достаточно было надзирателю отвлечься всего на миг, как я исчез в кустах и со всех ног бросился в поле.

До моря я так и не добрался. Три дня бродил по окрестностям и по ближайшим лесам. Потом страшно захотел есть и замерз. Я дошел до какой-то станции и сел в зале ожидания. Когда я заснул, растянувшись на скамье, кто-то тронул меня за плечо: «У тебя есть билет?» Конечно же, человек был из полиции. А если нет, то зачем ему об этом спрашивать?

Вопреки моим опасениям ничего страшного не произошло. Из зала ожидания меня отвели в пустой кабинет. Я сидел там целый час, пока не пришла какая-то синьора и не принялась задавать вопросы. Сначала я хотел все наврать. Но, посмотрев ей в лицо, понял, что бесполезно: она сделает пару телефонных звонков и все узнает. Поэтому я прямо сказал ей, что ушел, потому что мне надоело оставаться там. У меня есть семья, есть маленький братик, которого я еще не видел, и я хочу жить с ними. Женщина молчала и только все писала и писала. Если мой ответ казался ей неясным, она переспрашивала, формулируя вопрос по-другому.

Потом она сказала, что разговор окончен. Велела подписать какую-то бумагу, отвела меня в другую комнату и исчезла, не сказав больше ни слова.

Теперь меня занимал только один вопрос: что же со мной станут делать. Отправят в тюрьму или в какое-нибудь другое подобное место? У меня не было никаких соображений на этот счет, я просто не знал, что думать. И ждал. Мне было холодно. Очень холодно. И еще я хотел есть. К счастью, пришел полицейский и спросил, не голоден ли я. Я сказал, что хотел бы съесть какой-нибудь бутерброд. Потом я опять все ждал, ждал, солнце опускалось за горизонт, наступил вечер. Я уже все передумал, — наверное, не находят достаточно строгой тюрьмы или, возможно, позвонили домой, и он ответил, оставьте, мол, его себе, нам он не нужен, — как отвечают, когда купленная вещь оказывается бракованной. Или же, думал я, они просто не поверили моему рассказу и сейчас изучают фотографию за фотографией, каталог за каталогом.

В какой-то момент я вдруг почувствовал сильную усталость. Сколько бы я ни ломал голову, все равно ничего не происходило. И я закрыл глаза, откинув голову к стене. Меня разбудил звук открывающейся двери. Появилась женщина, которая расспрашивала меня, а за нею вошла и моя мать. И раньше, чем я успел что-то сообразить, она бросилась ко мне и сжала в объятиях. И тут я ощутил до боли знакомый запах, какой запомнился мне с детства, когда мы спали вместе. Она заговорила: «Мы так расстроились, когда нам позвонили из интерната! Сокровище мое, как ты себя чувствуешь?» Она гладила меня по голове, по лицу, по глазам и ощупывала, словно я уже был мертвый или она меня никогда прежде не видела.

Потом мы вышли из комнаты. Она тоже подписала какие-то бумаги. Сделав это, горячо пожала всем руки. И продолжала повторять: «Спасибо, спасибо! Не знаю, как и благодарить вас!»

Я уже говорил вам, что они были очень внимательны ко мне. Женщина, которая меня расспрашивала, даже проводила нас с мамой к выходу и, задержавшись в дверях, помахала рукой, когда мы спускались по лестнице.

За углом нас ждала машина. В ней сидел он и держал на руках моего маленького братика. Я сел рядом, не зная, что сказать. Мне было немножко страшно, поэтому, посмотрев на запеленатого братика, я спросил его: «Угу, как жизнь?!» Малыш спал. Но, услышав меня, он, возможно, испугался, моментально открыл глаза и заорал как сумасшедший.

Мама взяла его на руки, но и она не смогла успокоить. Он вел машину, сжав губы, не отрывая руки от переключателя скоростей, мчался слишком быстро, почти не тормозя. До дома ехать было два часа, и так мы молчали всю дорогу. Даже когда ребенок уснул, ни мама, ни ее муж не произнесли ни звука. Хотел было заговорить я, думал сказать, что малыш очень славный, что я рад снова быть вместе с ними, что всегда буду хорошим и послушным. Хотел сказать все это, но не смог — язык не двигался. Он казался мне ненастоящим — то ли деревянным, то ли стеклянным.

Мне вспомнился один мультфильм: круглая, черная, блестящая бомба с бикфордовым шнуром. Шнур подожжен, и все видят это, но никто не хочет взять бомбу, все разбегаются, перебрасывая ее из рук в руки, и в результате, когда она взорвалась, досталось всем.

Что же было правдой? Объятие мамы в кабинете или молчание в машине? Что было правдой, а что неправдой? Я много раз задавал себе этот вопрос и не находил на него ответа.

Дома кое-что изменилось. Моя комната превратилась в детскую для братика. Там стояла теперь крохотная белая деревянная кроватка, и в ней лежали медвежонок и какая-то музыкальная игрушка, светившаяся изнутри.

«Можешь спать на кухне, — проговорила мама, — где-то должна быть старая раскладушка». И, не сказав больше ни слова, даже не взглянув на меня, принялась искать ее.

Наконец-то я снова оказался дома. Это было уже не совсем то место, куда я хотел вернуться, но, так или иначе, я оказался дома. И надеялся, что все будет хорошо, да и как, собственно, могло быть еще? Но я, видите ли, позабыл ту историю про две машины.