Как только сестры переступили порог Банкетного дома, их обдало прохладой большого сооружения. Казалось, здесь уже вступила в свои права зима. Магдалена зябко поежилась и оглядела просторный склад, заставленный винными бочками, свертками материи и ящиками. Несколько рабочих разгружали телегу, подведенную из порта прямо в ворота. Далее, в глубине, склад открывался во внутренний двор, очевидно, примыкавший к большому трактиру. Оттуда доносились пьяные вопли, кто-то совершенно отвратительно играл на скрипке. На верхние этажи вела широкая витая лестница. Там, наверху, усердно орудовали молотками и пилами, кто-то несколько раз стукнул в барабан.
– Думаю, артисты где-то наверху, – предположила Барбара, уже взбегая по ступеням.
Магдалена с трудом поспевала за сестрой. Полная корзина в руках с каждым шагом становилась тяжелее.
На втором этаже они действительно обнаружили труппу. Почти весь этаж занимала огромная площадка для танцев, окруженная с трех сторон галереей. На противоположной стороне помещалась сцена, предназначенная для музыкантов, но сейчас на ней стояли несколько артистов. Они возводили сооружение, смысл которого для Магдалены остался загадкой. Тут она снова заметила загорелого юношу: в расстегнутой рубашке и обливаясь потом, он влез на балку и крепил какую-то жердь, разделявшую сцену на две половины. Магдалена с усмешкой отметила, что Барбара тоже увидела юношу и теперь беспокойно перебирала локоны.
– А, дамы, вижу, интересуются нашими декорациями, – раздался вдруг голос у них за спиной. – Good gracious!
[5]
Вам бы впору играть очаровательных королев.
Магдалена оглянулась и увидела долговязого мужчину, произносившего торжественную речь в порту. Несмотря на свой внушительный рост, он был тощ, как каланча, и длинный черный плащ висел на нем, как на пугале. Он был бледен, небрит, а темные глаза его, казалось, пронизывают собеседника насквозь. Локоны дешевого парика вились, точно дохлые змеи, до самых плеч. Заметив нерешительность девушек, мужчина сдержанно поклонился.
– My dear
[6]
, я совсем забыл представиться, – произнес он с тем странным, мягким акцентом, на который Магдалена уже успела обратить внимание. – Мое имя Малькольм. Сэр Малькольм, если быть точным. Я режиссер этой выдающейся труппы. – Он показал на людей у сцены и приосанился. – Развлечь вас – наш долг. Или, как сказал однажды Шекспир, «весь мир – театр, в нем женщины, мужчины – все актеры»
[7]
.
– Шекспир? Развлечь? – Барбара разинула рот от изумления. – Боюсь… боюсь, я не понимаю…
Долговязый рассмеялся. Смех его походил на блеяние козы.
– Хотите сказать, что никогда не слышали про Уильяма Шекспира или Кристофера Марло? Что ж, в таком случае вам повезло. Потому что бродячая труппа сэра Малькольма – лучшая, самая выдающаяся и… – тут режиссер заговорщически подмигнул и понизил голос, – несомненно, самая привлекательная во всей Германии. – Он улыбнулся так широко, что Магдалена увидела его зубы, на удивление белые и острые. – В любом случае буду рад пригласить вас на одно из наших представлений. Может, даже завтра вечером, на «Доктора Фауста» Кристофера Марло. Вы, конечно, слышали о нашей легендарной постановке?
– Э, даже не знаю… – начала Магдалена, с трудом подбирая слова. – А что это за пьеса?
– «Доктор Фауст»? О, это старинная история об ученом, который заключил сделку с дьяволом. Колдовство, дым и ужас!.. Иногда зрители с криками бегут из театра, до того им страшно. – Малькольм по-волчьи оскалился. – Другими словами, им это нравится.
– А дьявол там тоже есть? – спросила Барбара с любопытством.
Малькольм кивнул.
– Я лично его играю. И при всей своей скромности должен сказать, что во всей Германии не сыскать дьявола страшнее. Маркус играет старого Фауста, а Матео – красавицу Елену… Эй, Маркус, Матео! Подойдите-ка сюда, тут две почитательницы вашего искусства!
Двое артистов из тех, что трудились на сцене, оглянулись. У Барбары сверкнули глаза, когда выяснилось, что один из них – тот самый загорелый юноша. Вторым оказался мужчина лет сорока. На вид бледный и унылый, он был по-своему привлекателен. От Магдалены не укрылась бесконечная тоска в его глазах. Оба спрыгнули со сцены и подошли.
– Матео родом с Сицилии, артист уже не в первом поколении, – объяснил Малькольм; Барбара между тем взволнованно теребила платье. – Он жонглирует, как никто другой, и играет у нас либо красивых героев, либо прелестных девиц. – Тут режиссер понизил голос и прошептал: – Теперь, конечно, женские роли все чаще достаются женщинам, но здесь, под крылом епископа, мы сочли за лучшее оставить все по-старому. Все-таки не хочется шутить с его преосвященством.
– Что красавцы герои, что прелестные девицы, без разницы – Матео годится на обе роли, – усмехнулась Магдалена и с вызовом посмотрела на младшую сестру: – Или как ты думаешь, Барбара? Тебе не кажется, что он сошел бы за милую девицу?
Барбара закатила глаза, словно Магдалена сказала что-то возмутительное. Матео, однако, рассмеялся и изобразил при этом книксен.
Магдалена повернулась к бледному мужчине, которого Малькольм назвал Маркусом.
– Для роли старого ученого вы пока на удивление молоды, – заметила она с любопытством.
Мужчина улыбнулся, но глаза его оставались печальными.
– Вы не поверите, на что способна самая малость грима. Кроме того, временами я действительно чувствую себя дряхлым стариком. – Он кивнул в сторону режиссера: – Сэр Малькольм у нас как надзиратель над рабами.
Малькольм по-козьи рассмеялся.
– Для раба у тебя чертовски хорошее жалованье. Тем более что имя твое скоро будет у всех на устах, не только в Бамберге. – Он снова подобрался и пояснил: – Маркус Зальтер – не только артист, он еще и наш драматург. Мы берем оригинальные пьесы Уильяма Шекспира или Кристофера Марло и… скажем так, доводим до ума.
– А что же, пьесы недостаточно хороши? – поинтересовалась Барбара.
– Ну, для простой публики они зачастую слишком затянуты и скучны. Поэтому мы опускаем длинные монологи и делаем акцент на веселых и в особенности кровавых пассажах. Кроме того, многие пьесы нужно сначала перевести на немецкий. Этим тоже занимается Маркус.
– Я кромсаю пьесы Шекспира и превращаю их в кровавый спектакль для толпы. – Зальтер горестно вздохнул: – Витиеватые пентаметры, прекрасные образы – нынче всему этому, наверное, нет места. Чем больше крови, тем лучше. При этом я сам написал несколько пьес, над которыми…
– Да-да, над которыми рыдал бы сам Шекспир, – перебил его Малькольм. – Знаю. Или уснул бы. Боюсь, Маркус, ты наскучил дамам. Как и твои пьесы. Мы не можем позволить себе экспериментов, мне все-таки целую труппу кормить приходится… – Он хлопнул в ладоши. – Но теперь пора вернуться к сцене. Вы нас простите?