Рекрут Великой армии - читать онлайн книгу. Автор: Эркман-Шатриан cтр.№ 34

Жемо проехал через площадь. Офицеры быстро пошли к нему навстречу и что-то сказали ему. Затем полковой командир проехал перед фронтом. Сзади него шел сержант со знаменем, обернутым в клеенку.

Толпа все прибывала. Чтобы лучше видеть, мы с дядюшкой залезли на тумбы. После переклички командир обнажил саблю и приказал строиться в каре.

Была уже почти ночь, но было заметно по бледности коменданта, что у него лихорадка. Я, как сейчас вижу серые ряды каре, полкового командира верхом, группу офицеров, толпу, полную ожидания, тишину, дождь, открытые окна домов.

Все молчали. Все знали, что дело идет о судьбе Франции.

Раздались команда и звяканье ружей. Затем я услышал голос Жемо, этот отчетливый голос, который в разгар битвы командовал нам «сомкнись!»

— Солдаты, — сказал командир, — его величество Людовик XVIII покинул Париж 20 марта и в тот же день император Наполеон вступил в столицу.

Легкое содрогание пробежало по толпе и все снова стихло. Жемо продолжал:

— Знамя Франции — это знамя Александрии, Аустерлица, Иены, Ваграма, Москвы… Это знамя наших побед, знамя, омытое нашей кровью…

Сержант вынул знамя из чехла и развернул его. Трехцветное знамя было все изорвано.

— Вот наше знамя! Вы узнаете его… Это знамя Франции… Это знамя вселяло трепет нашим врагам…

Многие ветераны не могли удержать слез. Другие побледнели.

— Я не знаю иного знамени! — крикнул командир, поднимая вверх саблю. — Да здравствует Франция! Да здравствует император!

И тотчас отовсюду — с площади, из окон, с улицы — был подхвачен этот возглас. Солдаты целовались с народом. Казалось, Франция снова обрела все утраченное в 1814 году.

Настала ночь. Народ группами расходился по домам, не переставая кричать: «Да здравствует Император!» Со стороны госпиталя раздался пушечный выстрел, ему отвечала арсенальная пушка. Пламя выстрелов освещало город, как молния.

Вечером город был иллюминирован. То и дело раздавались крики: «Да здравствует император!» и хлопали петарды. Солдаты выходили из трактиров, напевая: «Долой эмигрантов!»

Возбуждение улеглось только к часу ночи, и мы заснули очень поздно.

Прежние мэры, советники и все, кого несколько месяцев назад выставили вон, были теперь снова восстановлены в своих правах. Все жители города, не исключая знатных дам, стали носить трехцветные кокарды. Те, кто недавно бранил «корсиканское чудовище», теперь поносили Людовика XVIII.

Двадцать пятого марта при участии гарнизона и гражданских властей был совершен торжественный молебен, после которого власти дали обед офицерам.

И по всему городу несколько дней шло веселье и гулянье.

Но император, видимо, не имел времени на удовольствия. Газета сообщала, что император хочет мира, что он находится в полном согласии с императором Францем и так далее, но пока что пришел приказ укреплять крепость. Два года назад Пфальцбург находился в сотне миль от границы, поэтому его укрепления пришли в негодность, рвы были полузасыпаны, в арсенале оставался какой-то хлам. Теперь же мы были всего в десятке миль от вражеского государства и в случае нападения на нас первых посыпались бы пули и снаряды. Приходилось подумать, следовательно, о приведении крепости в порядок.

В начале апреля в арсенале оборудовали большую мастерскую для починки оружия. Из Меца прибыла инженерная рота и начала восстанавливать бастионы и возводить новые укрепления.

Разумеется все эти приготовления не могли не тревожить нас. Было ясно, что для крепости скоро потребуются и люди, и мне, пожалуй, придется бросить починку часов и снова тянуть лямку солдата.

Тетушка Гредель после ссоры не приходила к нам. Она была упрямой женщиной, не слушавшей никаких аргументов. Но она была моей тещей, и мне тяжел был этот разлад. Мы с Катрин решили уже поднять вопрос о примирении, но дядюшка первым предложил нам пойти в деревню Четырех Ветров.

— Тетушка уже целый месяц не была у нас. Она упрямится, — сказал он. — Ну, так мы сами пойдем к ней и скажем, что любим ее, несмотря на все ее недостатки.

Мы с Катрин были вне себя от радости. Быстро собрались и все втроем вышли на улицу. Дядюшка торжественно вел Катрин под руку. Я шел сзади.

Когда мы вошли, тетя Гредель печально сидела у печки, опустив руки на колени.

— Раз вы больше не навещаете нас, — весело произнес дядюшка Гульден, — мы сами пришли поцеловать вас. Вы нас угостите славным обедом? Не так ли?

Тетушка вскочила, поцеловала Катрин и обняла старика:

— Ах, как я рада вас видеть! Вы — хороший человек, вы в тысячу раз лучше меня!

Тетушка сейчас же начала хлопотать насчет обеда, но Катрин сказала, что обед приготовит она сама и принялась по-старому за чугуны да кастрюли. Тогда тетушка пошла привести в порядок свой туалет, а мы отправились в сад.

За обедом разговор, естественно, вертелся вокруг Наполеона и возможности новой войны. Дядюшка уверял, что Наполеон хочет мира, в ответ на это тетушка Гредель дала нам прочесть прокламацию союзников, переданную ей священником. Союзники заявляли, что Наполеон нарушил свое слово, поставил себя вне закона, и что они будут бороться с ним.

— Вот видите, — заметила тетя Гредель, — Жозефу, пожалуй, скоро опять придется отправляться в поход.

Я побледнел при этих словах, а дядюшка Гульден сказал:

— Да, я уже несколько дней назад узнал, что его снова зачислят в полк, и вот что я предпринял. Вы знаете, что при нашем арсенале открыта теперь мастерская для ремонта оружия, но ей недостает хороших рабочих. Эти рабочие нужны государству не меньше, чем солдаты, идущие на войну, но эти рабочие не рискуют своей жизнью. Я пошел к артиллерийскому полковнику и попросил его принять Жозефа рабочим в арсенал. Починить замок у ружья для хорошего часового мастера — чистые пустяки. Полковник согласился с моим предложением. Вот у меня его приказ.

Он показал мне бумагу, и я воскликнул:

— О, дядюшка Гульден, вы для меня больше, чем отец родной, вы мой спаситель!

Тетя Гредель обняла и поцеловала старика со словами:

— Да, да, вы лучший из людей… вы самый добрый… самый умный. Если бы все якобинцы были такие же, как вы, я бы хотела, чтобы весь мир состоял из якобинцев.

Катрин стояла в углу комнаты и заливалась горючими слезами.

Мы все были растроганы. Наконец старик сказал мне:

— Ну, Жозеф, завтра ты отправишься в арсенал с утра. Работы будет тебе вдоволь.

Как я был рад, что мне не придется покидать город! У меня было много причин, чтобы хотеть остаться. Одна из них была та, что мы с Катрин кое-чего ждали…

Мы оставались у тети до темноты. Она пошла нас немного проводить.