Сказал преувеличенно бодро, чтобы внушить ей оптимизм:
– Ладно. По крайней мере, во всем этом есть один однозначно положительный момент. Если дела обстоят, как вы говорите, значит я не совершал никаких перемещений во сне. И памяти не терял, просто помнить мне было нечего. Книгу о том, как я попал в ваш город, как я понимаю, никто не писал.
И в ответ на ее вопросительный взгляд пояснил:
– Из этого следует, что я не утратил контроль над работой собственного сознания. И по-прежнему могу себе доверять. Это очень важно.
– Так и знала! – восхитилась Таня. – Так и знала, что вам не страшна никакая правда!
Невольно улыбнулся, тронутый ее энтузиазмом.
– Ну как – не страшна. На самом деле, очень даже страшна. Но противостоять страху – обычный человеческий удел; некоторые мудрецы говорят, эту задачу приходится решать и после смерти. Не знаю, пока не проверял.
Они помолчали. Таня отобрала у него опустевший картонный стакан, встала, отнесла в стоявшую поодаль урну. Вернулась, но не стала занимать свое место. Вместо этого присела на корточки рядом с ним. Заглянула в глаза, снизу вверх, как маленькая девочка, решившая поведать старшему брату свой самый главный секрет. Сказала:
– Думаю, уже сегодня вечером наши – ну, в смысле мои коллеги – отыщут вас, чтобы сделать вам предложение.
– Какое предложение?
– Ну как – какое? О работе, конечно. Сами видели, что у нас иногда творится. Как нарочно к вашему визиту такой ужас подгадали! А кстати, вполне может быть, и нарочно. Не удивлюсь. Я же говорю, больше всего на свете этот город любит нравиться. Все что угодно сделает, чтобы похитить еще одно сердце. Тем более, такое, как ваше. А понравиться вам, будем честны, совсем несложно. Достаточно показать, что нуждаешься в защите, и дело в шляпе. Ну вот он вам и показал.
Подумал: если и правда так, то этот город – великий хитрец. Хотя позволять Кхаррскому Прожорливому Демону Отчаяния свободно разгуливать по своим улицам – все-таки перебор. Будь я городом, ни за что бы такого не допустил.
– Не то чтобы я собираюсь вас уговаривать, – сказала Таня. – Вы и без моих уговоров, скорее всего, согласитесь. Потому что во-первых, мы действительно нуждаемся в вашей помощи, а во-вторых, служба в Особом Граничном отделе полиции города Вильнюса – это очень интересная жизнь. Примерно такая, к какой вы привыкли.
Кивнул:
– Да, уговаривать меня не надо. Эта работа, как я понимаю, даст мне помимо прочего уникальную возможность разобраться, что за существо этот ваш Вильнюс. Он меня чрезвычайно заинтересовал.
– Так вот, – нетерпеливо продолжила Таня, – чего я опасаюсь, так это, что вы не станете торговаться. Рассеянно выслушаете предложения об оплате, нетерпеливо кивнете: «Ладно, с этим ясно, что дальше?» Вы же бескорыстны, как может быть бескорыстен только принц, никогда не знавший настоящей нужды. Каковым вы, строго говоря, и являетесь. Но! В данном случае торговаться все-таки имеет смысл. Требуйте для себя глоток крови нашего шефа, хотя бы раз в неделю. Вам это время от времени необходимо, а он такой человек… В общем, сами поймете, когда его увидите, наш Стефан для вас – наилучший вариант. Шеф легко согласится, но сам предлагать вам кровь вряд ли станет. Поэтому и говорю: не хлопайте ушами, не упускайте шанс.
Опешил:
– Вы серьезно?
– Совершено серьезно, коллега. О таких вещах следует думать заранее, чтобы не штурмовать потом в нарушение всех инструкций городскую станцию переливания крови при свете полной луны.
Она поднялась, подмигнула ему:
– Увидимся!
И торопливо зашагала прочь, куда-то в сторону Святых Ворот, маленькая, хрупкая и немного нелепая в этих своих мешковатых форменных штанах.
Гулял по городу недолго. На самом деле, просто добрался до кондитерской на Пилес, где залпом осушил кружку горячего белого шоколада, купил два больших торта, миндальный и апельсиновый, добавил к покупке полтора килограмма конфет ручной работы, и дело вовсе не в жадности, просто когда жизнь оказывается настолько непростой теоремой, где в роли главного неизвестного поневоле выступаешь ты сам, дома должен быть стратегический запас сластей.
С покупками сразу отправился обратно, на улицу Швенто Казимеро. Доставил удовольствие целой группе итальянских туристов, открыв у них на глазах деревянные ворота, которые кажутся декорацией, а на самом деле представляют собой вполне обычную дверь. Просто вход в подъезд, ничего особенного, в старых домах еще и не такое бывает.
Спешил вернуться, потому что еще разговаривая с Таней, внезапно вспомнил, зачем нужно окно в его кладовой. И теперь хотел проверить. Ну то есть, как – хотел. На самом деле, очень боялся проверять, но если бы затянул с этим делом, чокнулся бы, не дотянув до вечера, или когда там будущие коллеги придут его вербовать.
Положил покупки на кухонный стол, вошел в кладовую, заставленную досками и ветхими картинными рамами. Подошел к окну – тому, что слева, почти строго на север, второе, южное, самое обычное, много раз проверял. Хотя на самом деле, конечно, ничего ты не проверял, тебя до сегодняшнего полудня и на свете-то не было; если посмотреть на ситуацию незаинтересованно, со стороны, это очень смешно.
Впрочем, даже так смешно. Почти до слез.
Выглянул в северное окно и не увидел там ничего особенного. Только похожий на праздничный торт купол костела Святого Казимира, освещенную послеполуденным солнцем улицу, удаляющихся в сторону Барбакана итальянских туристов, ползущий за ними со скоростью полкилометра примерно в час синий автомобиль и юных девиц с яркими разноцветными волосами, идущих в обратном направлении, от Бокшто к филармонии, то ли за конфетами с сыром, то ли за кофе, то ли за яблочным пирогом.
Сотня богов нерожденных, неужели я так ошибся? Не вспомнил о чудесных свойствах окна, а просто их сочинил? Или все-таки вспомнил, но не существующий факт, а просто как могли бы обстоять мои дела в волшебном царстве победившего сослагательного наклонения, где Трийя – не выдумка писателя, чье имя я почему-то так и не решился выяснить, а настоящее горное королевство, откуда я родом.
И даже если не могу туда вернуться, всегда остается возможность увидеть, как там сейчас дела. Этого совершенно достаточно для начала, а потом… да какая разница что потом? Можно подумать, я никогда прежде подолгу не жил не чужбине. И, между прочим, отлично себя при этом чувствовал, бродяжья натура, всегда таким был.
Девицы меж тем остановились прямо посреди проезжей части и уставились на него. Та, что с малиновой челкой, подняла было руку с маленьким аппаратом, желая, видимо, сфотографировать его, как городскую достопримечательность, но на полдороги передумала и спрятала аппарат обратно в карман. Вторая, с кудрями цвета молодой бирюзы просто смотрела, не отрываясь, даже рот приоткрыла от изумления. Ее можно понять – когда видишь крошечное окошко в арке над улицей, очень трудно поверить, что в этом помещении может кто-нибудь жить. И, конечно, увидев в окне человеческое лицо, изрядно удивляешься. Сам бы на их месте так стоял и смотрел.