– Ну, конечно же, хочу! Там, внизу, так скучно без вас, Энни! Будьте же умницей: покончите со всей этой историей одним махом.
– Очень хорошо, – сказала Энни, – пожалуй, я сделаю это. Как только вернется Марилла, сообщу ей, что покоряюсь.
– Вот и правильно, вот и славно, Энни! Только не говорите Марилле, что я беседовал с вами. Она еще подумает, что я вмешиваюсь, а ведь обещал этого не делать!
– «И дикая лошадь не узнает нашего секрета!» – торжественно заверила его Энни. – А как вообще дикие лошади могут узнавать чьи-либо секреты?!
Но Мэтью уже ретировался, перепуганный своим неожиданным успехом. Он быстро сбежал в самый удаленный уголок пастбища, чтобы Марилла, не ровен час, не заподозрила, что он был наверху. Марилла же, по возвращении домой, приятно удивилась, услышав жалобный голосок сверху, зовущий ее по имени.
– Ну? – громко вопросила она, проходя в холл.
– Мне жаль, что я вышла из себя и наговорила кучу колкостей. Хочу принести свои извинения миссис Линд.
– Отлично! – Марилла ничем не выдала того облегчения, которое испытала при этих словах девочки. Она уже подумывала над тем, что же ей, в конце концов, делать, если Энни продолжит упорствовать. – Сейчас подою коров и выпущу вас.
Аккурат после доения Марилла и Энни шагали по дорожке, первая – триумфально, а вторая – подавленно. Но на середине спуска с холма, от подавленности Энни, словно по мановению волшебной палочки, не осталось и следа. Она приосанилась, подняла голову и ступала легко, заглядываясь на закатное небо и ощущая дрожание воздуха вокруг себя. Марилла без особого одобрения подметила происшедшую с девочкой метаморфозу. Куда-то исчез имидж «раскаявшейся грешницы», который как нельзя более подходил для того, чтобы предстать пред очами разобиженной миссис Линд.
– О чем это вы думаете, Энни? – спросила она резко.
– Готовлю речь для миссис Линд, – мечтательно ответила та.
Что же, ответ, казалось, вполне устраивал Мариллу. Однако, она никак не могла отделаться от ощущения, будто что-то в ее методе воспитания дало осечку. Почему это Энни вдруг стала выглядеть такой беззаботной и сияющей? И такой Энни оставалась вплоть до тех пор, пока не оказалась в непосредственной близости от миссис Линд, занимавшейся рукоделием у кухонного окна. В тот момент ее «сияние» потускнело, и на лице появилось выражение скорби и раскаяния. Едва изумленная миссис Линд успела открыть рот, как Энни вдруг упала перед ней на колени и сложила руки в умоляющем жесте.
– О, миссис Линд, я так сожалею, так сожалею! – пролепетала она. – Не могла бы выразить всего своего раскаяния даже с помощью энциклопедического словаря! Вы просто представьте его себе. О, как гнусно я обошлась с вами. Я так опозорила своих дорогих друзей, позволивших мне остаться в Грин Гейблз, хотя я и не мальчик. Я – слабая и неблагодарная девчонка! И меня не следует пускать отныне в приличное общество… И отчего я «спустила собак»? Ведь вы сказали мне чистейшую правду! Все – правда; все, до единого слова! Мои волосы – рыжие, я вся в веснушках и тощая, как спичка и… отвратительная! И то, что я сказала вам – тоже правда; но мне не следовало этого говорить… О, миссис Линд, прошу, умоляю вас простить меня! Если вы откажетесь, то страданию моему не будет конца до гроба! Вы же не станете мучить бедную сироту, хоть у нее и жуткий характер? О, уверена, вы этого не допустите! Пожалуйста, скажите, что вы прощаете меня, о, миссис Линд!
Энни сцепила пальцы рук и склоня голову, ждала приговора. Невозможно было усомниться в ее искренности, которая сквозила в интонациях голоса. И Марилла, и миссис Линд распознали этот верный признак. Но первая с испугом вдруг почувствовала, что Энни получает удовольствие в «долине уничижения»; и тем больше наслаждение, чем сильнее было «самобичевание». Какова же оказалась, в конечном счете, польза «справедливого наказания», придуманного ею, Мариллой? Она ведь очень гордилась этой идеей! А Энни разнесла ее по кусочкам, и все превратила в удовольствие…
Не искушенная в подобных вещах миссис Линд ничего не заметила. Она лишь отметила про себя, что девочка вполне раскаялась, и все возмущение было немедленно вытеснено из ее, в сущности незлобливого сердца. Нет, она злой никогда не была, а вот назойливой – ну, разве что иногда!
– Ладно, ладно, вставай, детка! – тепло сказала она. – Ну, разумеется, я прощаю вас! Да и я, надо сказать, перегнула палку! Но я ведь всегда слишком прямолинейна! Не обращайте внимание, вот и все! Никто не станет отрицать, что ваши волосы – абсолютно рыжие; но я знавала одну девочку, чьи волосы были точно такого же цвета. Ходила в школу когда-то вместе с ней! Так вот, когда она выросла, ее волосы приобрели приятный каштановый цвет! Ни на мгновение не сомневаюсь, что и с вашими произойдет нечто подобное!
– О, миссис Линд! – Энни набрала в легкие воздух, поднимаясь с колен. – Вы даете мне надежду! Вы – благодетельница! О, все смогу вынести, будь я уверена, что они со временем станут каштановыми! Тем, у кого красивые каштановые волосы, легче быть хорошими, не правда ли? А теперь можно мне пойти в ваш сад и посидеть под яблоньками, пока вы с Мариллой будете разговаривать? Какое там раздолье для полета фантазии!
– О, боже, да конечно же! Идите, побегайте, детка! Можете нарвать букетик белых июньских лилий, если хотите! Они там, в уголке сада!
Стоило лишь двери захлопнуться за Энни, как миссис Линд проворно встала и зажгла лампу.
– Что за странная девочка, Марилла! Возьмите-ка лучше вот этот стул: он удобнее, чем тот, который вы берете. На том обычно отдыхает мальчишка-поденщик. Да, она, конечно, – очень странный ребенок, но как мило с вашей стороны, что вы приютили ее! Я ничуть об этом не сожалею больше! Да, ее можно воспитать!.. Конечно, у нее своеобразная манера выражаться. Э… немного экспрессивная, что ли! Но она непременно с этим справится, если останется жить среди нормальных, цивилизованных людей! Да, темперамент у нее непредсказуемый: то вспыхивает, как вулкан, то затихает. В этом, вообще, тоже есть свои плюсы. Например, такие дети предпочитают не лицемерить и они не предадут. Отгородите меня от лживых детей! Вот это – настоящая напасть! Так что, Марилла, она мне начинает нравиться!
Когда Марилла собралась домой, явилась Энни из благоухавших сумерек и принесла с собою букет белых нарциссов.
– А неплохо все прошло? – важно спросила девочка, когда они возвращались по дорожке из лощины. – Я подумала, что уж если делать это, то все должно выглядеть красиво!
– Да, вы все сделали так, как нужно, – прокомментировала Марилла. Она поймала себя на том, что ей очень хотелось рассмеяться и во время этого «представления». И еще. Ей не терпелось разбранить Энни за то, что все прошло уж слишком хорошо. Но это было бы уже нелепо! Она ограничилась тем, что строго сказала: «Надеюсь, вам не придется извиняться слишком часто! Старайтесь контролировать свой темперамент!»
– Это не составит особого труда, если люди перестанут попрекать меня моими внешними данными, – вздохнув, сказала Энни. – А от других вещей я попросту не завожусь!.. Но цвет волос – это, увы, мое «больное место», и я моментально вскипаю, а вы можете допустить, что они, когда я вырасту, станут прекрасного каштанового цвета?!