Женившись - не забудьте развестись - читать онлайн книгу. Автор: Эдвард Радзинский cтр.№ 6

Он не смог быть взрослее. Он не смог понять ее тогдашнее состояние: тоску оттого, что она сидит дома, ее страх перед родами и то, что она казалась себе совсем одинокой – с будущим ребенком и с человеком, который, как ей теперь мерещилось, все время хочет от нее уйти.

Он действительно хотел уйти. Не от нее. От ее нервности и терзаний. Ему казалось, что тут нет ничего дурного: ведь он не уходит изменять ей. Просто посидеть с друзьями или совсем одному. Потому что находиться с ней стало очень трудно…

Он начал все чаще ей врать. Когда он врал, то говорил с ней каким-то новым, омерзительно ласковым голосом.

В тот день он позвонил ей с работы и сказал:

– Родненькая, я задержусь до вечера.

У меня тут неприятности (она его жалела, когда у него были неприятности, и тогда не сердилась на него).

– Хорошо, – сказала она (но он почувствовал, что все-таки сердится).

– Я куплю триста граммов сыру, – сказал он заискивающим голосом, чтобы разогнать остатки ее обиды и показать, как напряженно он трудится для дома.

– Хорошо, – сказала она мягче. – Только, пожалуйста, поосторожнее там… (Последняя фраза означала, что она уже не сердится.)

После работы он отправился на стадион. Он любил стадион. Для большинства женщин – это представление о стаде. Для мужчин – это братство. Там собирались десятки тысяч мужчин. На них кричали на работе, кричали дома, а здесь они сами кричали. На стадионе все эти мужчины возвращались в детство. Они беззаботно орали, пили пиво, ругались с соседями и, главное, забывали все свои взрослые неприятности.

После стадиона Кронов продолжил свои маленькие мужские развлечения – уселся с другом Генычем в «Стекляшке» – так называлось стандартное стеклянное кафе у стадиона.

В кафе можно было взять чешское пиво в высоких кружках.

Официантка принесла пиво, села за пустой столик и начала что-то записывать.

Геныч, конечно же, стал за ней ухлестывать.

Но ей было не до Геныча, она должна была заполнить анкету – ответы на вопрос «Почему пьют люди? Перечислить причины, как она их сама понимает».

– Отчего же они пьют? – особым «охмурительным голосом» спрашивал Геныч.

– Отчего не пьют, лучше спросите… От плохой погоды пьют? (Действительно, холод пронимает или жара).

– От жилищных условий пьют? (И вправду – тесно соловью в квартире или просторно).

Далее шли праздники, которые Геныч рекомендовал официантке подразделить на личные и общественные. Благодаря знаниям Геныча набралось 28 причин. Завершили они научно-исследовательскую работу мудростью «захотел человек и напился».

Это была лучшая теоретическая работа Геныча (которому Григулис еще в университете постоянно и нудно советовал покинуть наш факультет).

Григулис его не понимал – Геныч был Человек Жизни.

И пока Кронов занимался тайнами Вселенной, Геныч занимался жизнью.

И теперь ловко, как бы невзначай уже обнимал очень хорошенькую официантку.

Но тайны Вселенной потребовали новую кружку для Кронова.

Кронов неторопливо пил пиво и был счастлив.

За этим занятием его увидела ее мать, проходившая мимо «Стекляшки». Это был тот самый «один случай на тысячу».

Когда он вернулся домой и вынул 300 граммов сыра (он не забыл его в этот раз), она преувеличенно вежливо поблагодарила его за сыр и быстро ушла из комнаты.

Потом тотчас вернулась и спросила:

– Ну, какие же у тебя были неприятности?

Он почувствовал что-то неладное, смутился и оттого начал рассказывать какую-то чепуху об очереди, которую он выстоял, покупая сыр.

Она прервала его рассказ о семейном подвиге и снова спросила:

– Ну, а все-таки, какие же неприятности задержали тебя на работе?

Голос у нее прервался.

Он хотел что-то ответить, но она не выдержала и крикнула:

– Зачем врать?!

Потом показала на его щеку и сказала:

– Вытри… это… пожалуйста… – И заплакала.

Он подошел к зеркалу и посмотрел на «это» и, к своему ужасу и недоумению, увидел на своей щеке след красной краски.

Он потер пальцем – краска не оттиралась.

Он лихорадочно стал вспоминать, откуда у него «это». У них на работе экзальтированные сотрудницы имели порой обыкновение чмокать в щеку сотрудников мужского пола за удачно найденное решение – это считалось высшим выражением восторга. Но сегодня его никто не чмокал. Он хотел объяснить ей, но, когда он начал, она сразу закричала:

– Уйди! Куда-нибудь уйди! Ты мне противен! Ты отвратителен! Ты мерзок!..

Он снова посмотрел в зеркало, пытаясь вспомнить что-нибудь. И тут он увидел свою руку, держащую зеркало: на пальце был отчетливый след той же красной краски.

Он понял. Это был след от красной шариковой ручки.

Он с торжеством вынул авторучку.

– Смотри, – сказал он с восторгом. – Это же авторучка… – И он начал ею мазать лицо.

– Уйди от меня! Уйди! (Но все-таки она искоса взглянула на него и поняла.) Ради бога, уйди… сейчас же!

Она, видно, чуть-чуть успокоилась и все пыталась вызвать прежнюю злость. А потом снова взглянула на него и поспешно отвернулась, чтобы не засмеяться. Потому что в восторге открытия он выкрасил себе все щеки.

– Где ты был?! Как тебе не стыдно?

Тут его прорвало. Он сказал, что они жутко живут, что так нельзя, что они не уважают друг друга. Он рассказал, где он был, и сказал много благородных вещей о понимании в семье.

Глаза у нее стали спокойные и очень усталые. Потом она помолчала и сказала:

– Значит, ты даже не уходил к кому-то. Ты уходил просто, чтобы побыть без меня. Это ты, который не мог жить без меня. Ты убежал от меня на футбол.

В тот день в ней умерло что-то, так она говорила ему потом.

А может быть, она просто что-то решила.

И потом они уже никогда не ссорились. Да и ссоры их постепенно перестали быть яростными.

…Они оба уже отказали друг другу в возможности понять то тонкое, сложное, что было причиной их поступков и чего (как они оба для себя выяснили) абсолютно не мог понять другой.

Они перестали быть откровенны. Они хорошо помнили, как раньше, в начале их любви, они торопились все рассказать друг другу и как потом во время ссор оба пользовались этой прежней откровенностью и били безошибочно по самым больным местам.

Теперь они разговаривали иначе.

– Как дела на работе? – спрашивал он, думая о другом.

– Все в порядке, милый, – говорила она, тоже думая о другом.