Двойная радуга - читать онлайн книгу. Автор: Наринэ Абгарян cтр.№ 50

«Скажите, юноша, какой период отечественной истории вызывает ваш наибольший интерес?»

Внешне Вася был высокий и плоский, как вафля, брюнет с зелеными глазами. В какой-то момент он превратился из тихого идиотски улыбающегося глупого маменькиного сынка в меланхоличного философа. Но это уже была взрослая история.

В тот день, когда Василий с криками про бомбу ворвался ко мне, выяснилось, что он вздумал отомстить учительнице по физике Гаване (она же была его классной руководительницей) и сам вызвался делать доклад на свободную актуальную тему.

Это было очень смешно. Дело в том, что в точных науках Вафля был тупица-виртуоз, единственное, что его интересовало в школьной программе по математике, – это этимология слова «дискриминант», когда он решал квадратные уравнения, – это была поэзия. Опера «Хованщина» – это жалкий комикс на тему завоевания по сравнению с тем, как он читал учебник химии со словарем. И этот человек взялся делать полугодовой доклад по физике.

Но мне тоже было интересно поучаствовать в большой заварухе, поэтому я потратила все выходные и написала ему прекрасное исследовательское эссе на актуальную физическую тему – «Что произойдет, если все жильцы нашего девятиэтажного дома одновременно спустят воду в своих унитазах».

Вообще всю эту кашу заварила студентка-практикантка из педагогического училища, вкатившая Василию трояк за сочинение о Чехове с формулировкой: «Односложно, невыразительно».

Это было очень смешно. Дело в том, что я уверена: ни до, ни после того случая этой студентке больше не представилось шанса встретить настолько блестящего ученика, как Вася. Никто не чувствовал ткань родного языка лучше него, писал он всегда очень точно, вдохновенно, щеголял роскошью цитат, которые были не знакомы нашим усталым нервным теткам. Кроме того, багаж его знаний по литературе, истории и философии намного превосходил не только школьную программу, но и обычные представления о человеческих возможностях. Об этом судить было не мне, но я часто вытаскивала его с дополнительных семинаров, где употреблялись слова «схоластическая метафизика» и «концепция русского футуризма».

Так вот Чехов. Про Чехова он мог написать сочинение хоть гекзаметром, хоть матерными частушками. Но предпочел писать просто и без излишней аффектации.

В своих воспоминаниях о Чехове Бунин пишет:

«Очень трудно описывать море, – говорил Чехов. – Знаете, какое описание моря я читал недавно в одной ученической тетрадке? „Море было большое“. И только. По-моему, чудесно».

Вот именно так просто и неманерно Вася и писал. Обвинить его в односложности было можно, но вменить это в недостаток – все равно, что обвинить художника Репина в том, что он в своей работе мало использует фиолетовой краски. Короче, говоря чеховским языком, это было распреканальство.

Но еще хуже появления у Василия в ведомости за четверть первой в жизни тройки по литературе было то, что Гавана прочитала ему лекцию на тему: «Во-первых, укротите свое самомнение, а во-вторых, умейте держать удар». В принципе, это был очень правильный итог. Но Вафля обиделся. Вот на это «укротите свое самомнение» он обиделся смертельно и решил отомстить, хотя по жизни никогда не был революционером.

Поэтому на следующем уроке физике он начал доклад со слов: «В случае засорения канализационной магистрали все унитазы нашего многоквартирного дома представляют собой систему из 180 (ста восьмидесяти) сообщающихся сосудов».

В конце он приводил мои размышления о высоте струи дерьма в случае, если все жители вдруг решат спустить воду одновременно.

Гавана вначале изумленно уставилась на докладчика и приготовилась дать ему отпор, но, слушая аккуратное перечисление вводных данных, поправки на разность плотностей, изучая схематичное изображение сети сортиров и составленную систему уравнений, в конце концов поняла элегантность этой хулиганской выходки. С точки зрения физики придраться было не к чему, задачу решала я, а у меня как в аптеке, настоящая серьезная работа, можно сказать, полноценное исследование на основе всех изученных за отчетный период законов физики.

Надо отдать Гаване должное, если ей и требовалась какая-то внутренняя работа, чтобы взять себя в руки, то внешне она оставалась совершенно спокойна. По-деловому задала несколько дополнительных вопросов относительно давления в канализационных трубах в зависимости от диаметра, нарисовала оценку в журнал и разрешила Вафле садиться. Класс завороженно смотрел на битву титанов, боясь испортить представление, ловя любое слово каждой из сторон и готовясь моментально разнести эту хохму, которой, как все прекрасно понимали, суждено было превратиться в вечную школьную легенду.

Гавана была женщина из другой эпохи. На самом деле звали ее Ольга Ивановна, и в те времена ей было уже за семьдесят. Она, как мне казалось, была из того поколения учителей, которые уже перестали пороть детей розгами, но все-таки успели выработать иммунитет к визгливой советской образовательной системе. В ней было самое необходимое качество, которое и отличает настоящего учителя от обычного, а именно достоинство. Она ценила личность в каждом ученике, никогда ни на кого не повышала голос, хотя за любой проступок умела уничтожить строгим взглядом, от которого насквозь прожигало стыдом. Свой предмет она преподавала настолько увлекательно и с такой страстью, что это передавалось и нам, это было противоестественно – не знать физику у Гаваны или хотя бы не приложить к этому всех возможных усилий. Кроме того, она никогда не скупилась на теплое общение, поощряла любые взбрыкивания наших сложных натур, если видела за этим что-то настоящее – амбиции, интерес, творческую искру, принципиальность.

Одним словом, Гавану я уважала, и мне было не по себе участвовать в таком терроризме против нее.

Естественно, наказание воспоследовало. Для серьезного разговора Ольга Ивановна пригласила нас к себе домой. Спинным мозгом мы понимали, что перегнули палку, но решили идти до конца.

Когда мы пришли, разделись в прихожей и зашли в комнату, то нас просто раздавило чувство собственной неуместности. В гостиной стояла елка. Ничего красивее я в своей жизни не видела, в моем понимании обычные новогодние елки представляли собой убогий обглоданный сухостой, на котором уродливо висели сопли разноцветной фольги.

Эта же елка была непосредственно из сказки. Ровненькая, пушистая, высокая. Украшена она была сверкающими звездами, настоящими свечами, пряниками, хрустальными фигурками ангелов, фарфоровыми балеринами, щелкунчиками, там были герои арабских сказок, разноцветные райские птицы, герои языческих мифов и много чего еще.

Мы и представить себе не могли, что в обычной панельной пятиэтажке может быть такое великолепие. Под елкой ползал правнук Ольги Ивановны, а в доме пахло пирогами и… домом. Нам было так неуютно от нашего вторжения, я чувствовала, что мы – разгоряченная конная Красная армия, ворвавшаяся с шашками наголо в детский планетарий. И особенно было странно видеть жесткую Гавану в домашних тапочках и накрывающую на стол.