– Хорошо, – уже уверенно подтвердил Роман, – Завтра или послезавтра обязательно поеду.
– Ну, вот и молодец, – искренне обрадовано услышал он голос брата, – Хоть поешь нормальной русской пищи и подышишь воздухом… А мне предстоит теперь потреблять иностранную жратву.
Разговор длился недолго, так как Иван не любил, как он говорил, словоблудье.
Роман Григорьевич позвонил жене. Она не захотела ехать, как она сказала, в эту глушь. На следующий день рано утром Роман Григорьевич отправился в родительское гнездо.
Ехать он решил «на разведку» и, естественно, как в былые времена, на электричке. На вокзальном перроне в сторону области было не много народа, хотя по мере остановок электропоезд быстро заполнялся. Роман Григорьевич сел у окна по ходу поезда. К нему подсел на вид невзрачный невысокого роста парнишка лет двадцати двух-двадцати трех. Вид у него был подчеркнуто провинциальный, но глаза необычно проникновенные и взгляд немного напряженный. Он вошел в вагон с завернутым в бумагу дешевым пирожком, видимо наскоро купленным на платформе. Рука его от локтя почти до плеча была забинтована. Парень сначала смотрел в окно, потом развернул пирожок и начал есть. Было видно, что он с удовольствием съел бы таких пирожков несколько штук, чтобы ощутить сытость.
Роман Григорьевич невольно проникся к пареньку.
– Не москвич? – неожиданно обратился он к нему:
– Нет, – спокойно и уверенно ответил юноша.
– Так куда едете?
– В подмосковный госпиталь на реабилитацию.
Слово реабилитация немного насторожила Романа Григорьевича:
– Так у вас травма?
– Ранение, – отреагировал парень.
– На вас кто-то нападал? – продолжал недоумевать Роман Григорьевич.
Паренек немного помолчал и неохотно продолжил.
– Здесь целая история, дядя, – напряженно посмотрел он в окно.
– Что же за история? – неподдельно заинтересовался собеседник.
Паренек посмотрел на Романа Григорьевича.
– Это ранение я получил на Донбассе…
– В боевых действиях?
– Именно.
Никогда бы не подумал… Так вы с Украины?
– Нет, я живу в Новосибирске… Мне сообщили, что дом моей матери разбомбили… Я сам-то детдомовский, а вот воспитала меня приемная мама с Украины… И когда я пошел в армию по контракту в России, она вернулась на свою родину… Два месяца назад друзья сообщили мне, что дом матери разрушен, и судьба ее неизвестна, – замолчал юноша.
– Как вас зовут? – сочувственно поинтересовался Роман Григорьевич.
– Дима, – как-то по-домашнему прозвучал ответ.
– Так как же, Дима, вы попали в Донбасс?
– Упросил отпуск и взял билет на Донбасс… О матери я ничего не узнал, кроме того, что на месте ее дома увидел громадную воронку… Тогда и решил вступить в ополчение ДНР.
– И это достаточно просто? – не унимался Роман Григорьевич.
– А что… было бы желание… Там еще три отряда, кроме ополчения: Призрак, Русь и Русское православие… Две недели в расположении… и неделя на передовой… Я пришелся ко двору со своими знаниями и был у командира на хорошем счету.
– И теперь вы решили вернуться?
– Да нет, – улыбнулся Дима, – В одном из столкновений нашу группу серьезно накрыло огнем, и от взрывов наше укрытие сравняло с землей… Остальная часть отряда посчитала нас всех убитыми… Отряд был далеко и вынужден был отойти… Командир сообщил о нашей гибели и послал что-то вроде моей похоронки в Новосибирск.
– А вы оказались живы?
– Чудом, – продолжал Дима-боец, – И знаете, дядя, – парень потупился.
– Зови меня Роман, – будто неожиданно вспомнив себя молодым, произнес он.
– Помню момент предсмертный… почти смертельный…
– Интересно…
– Вы не поверите… говорю об этом впервые… Перед глазами вдруг предстало ощущение себя в обличие красивого здорового юноши, который сознательно принимает собственную смерть… Стою я перед жертвенным камнем. Внизу величественные поросшие зеленью окутанные бархатными облаками скалы… И между ними… бездна пропасти… Взгляд в небо и последний вздох… Будто я сознательно и с радостью принимаю свою судьбу, оставаясь чистым и сильным, словно часть природных сил… Необычный удар и непонятная доселе легкость…
– Знаете, Дима, все это очень важно для меня… Спасибо за откровение, – в порыве понимания вздохнул Роман Григорьевич, – И что же дальше?
– А дальше просто… Очнулся в плену, контуженный… ничего не слышу… рука нестерпимо ноет… Кругом наглые и издевательские рожи, удары и плевки в мой адрес… Один из моих товарищей из ополчения, тоже живой, но более тяжелый… Его при мне пристрелили… Я был в российской форме и меня, видимо, планировали обменять… Допрашивали на всех уровнях, даже брали интервью украинские журналисты.
– Допросы жесткие?
– Да, с издевательствами и применением насилия… А что я мог сказать… Сказал, что всех отрядов в составе ДНР было около 4000 ополченцев… Из-за жестоких боев сейчас осталось 600–800 человек… Это была правда… Но и желающих защищать ополчение с каждым днем растет… Этого я не говорил, – как бы извиняясь, объяснял паренек.
– И что сейчас?
– Меня обменяли, отправили в Ростов, потом в Москву, удалили осколки, – он указал на забинтованную руку, – Но она еще плохо слушается и требует длительной тренировки.
– А что близкие?
– Тут еще сложней, – засмущался Дима, – В Новосибирске, как мне сообщили друзья, которые увидели меня в Интернете и по украинскому телевидению, жена меня похоронила, положив в гроб мои вещи, и уехала с ребенком в Белгород к теще… Так что я без имени в настоящий момент… Я созвонился с командиром ополчения по своим каналам… Он был удивлен и рад, что я жив… Предлагал вернуться в Донбасс, и он сам поможет в восстановлении документов.
– И вы готовы вернуться?
– В принципе да… там много друзей, и хочется успеха ДНР.
– А успех возможен?
– Без России будет трудно…
– Неужели так просто можно пробраться в ополчение? – изумленно повторял Роман Григорьевич.
– Вот скоро ждут гуманитарный коридор… с ним вполне можно дойти… командир меня хорошо знает… Но, – Дима опять замялся, – Со мной начали работать ФСБ… Они оплатили операцию в Москве и направили теперь в госпиталь…
– А в чем их интерес?
– Я ведь без имени… Они готовы оформить документы на совершенно нового человека и использовать меня по своему усмотрению.
– Вас что-то настораживает?
– Я хочу воссоединиться с женой… Они сделали запрос, а ее в Новосибирске нет… Мы познакомились еще детдоме… Это самый близкий мне человек… Я сказал, что подпишу контракт только если жена будет рядом… Они смеются: мы ее поженим с тобой по новой фамилии.