Солнце, сердце и любовь - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Вощинин cтр.№ 20

Он ехал в автомобиле один и говорил сам с собой вслух:

– Неужели все… Неужели я уже не смогу ощущать в себе молодость… А ведь по существу она… не имеет возраста… Правда… и костенеет от безысходности.

Роман Григорьевич чувствовал, что навсегда или очень надолго прощается с Юлией. И что дороги их разойдутся и вряд ли совпадут. Он не понимал до конца, что он хотел от нее, но как все влюбленные, хотел только всего хорошего в ее дальнейшей жизни. Хотелось только оставить след, возможно, не совсем яркий, но важный.

«Любовь дает возможность хоть на миг забыть о смерти. Только влюбляясь и когда любишь, вновь ты живешь…» – подумал он.

При встрече мужчины и женщины всегда возникают узы, они разные и неповторимые. Если нет чувств или они не имеют глубины, эти узы рвутся, но следы контакта остаются.

Жизнь, любовь от Адама и Евы началась с откровения, потом им стало «стыдно» и каждый начал замыкаться сам в себе. Мир получил однобокое развитие, человечество не поняло значения «древа жизни» и «добра и зла».

Многие хотят любви, но боятся ее жертвенности. Каждый воспринимает ее по-своему и у каждого она со своим оттенком страсти или восторженности. Страсть в итоге несет удовлетворение, которое после насыщения может поменять вкусы. А восторженная влюбленность, которую больше понимают женщины, несомненно, ближе к духовному.

Роман Григорьевич летел на самолете домой. Он понимал, что покидает эту страну почти навсегда, и, если вернется, только по случаю.

Он думал о Юлии, которая осталась там.

Роман Григорьевич глубоко вздохнул и посмотрел в окно иллюминатора.

«А ведь по правде, я испугался и ее, и продолжения отношений…» – думал он, глядя на солнце, сияющее поверх покрывала облаков.

Он вспомнил одно библейское суждение: «В любви человек раздваивается. Хорошо ли это или плохо понять с нашими суждениями невозможно».

Известно, что история человечества началась с грехопадения, когда произошла утрата человеком «своего другого» и обнажило его внутреннее раздвоение. Появилась боязнь собственной неполноценности или, как упоминается в писании, «нагота» и ощущение «другого», от которого захотелось скрыть свое «Я».

Вначале запретный плод вкусила Ева, затем уже и Адам, который сделал выбор более осмысленно. Причем жертвы он не испугался, а она была неожиданной и меняющей всю их жизнь – изгнание из Эдема и потеря бессмертия. Однако у Адама осталась надежда приблизиться своему «Я», к самому Всевышнему. В писании сказано, что человек тем самым начал свое отторжение от Бога, так как акт покаяния предполагает духовную цельность и видение себя со стороны.

«А может, все было проявлением страсти?» – мелькнуло в голове.

Как будто ненароком под впечатлением у Романа Григорьевича вдруг родился экспромт:

Господь для жизни передал Адаму тело.

Частицей духа была дополнена материя.

Творец с надеждою свое закончил дело,

Не объяснив возвышенность мистерии.

У «древа жизни», чтоб не остаться одному

Господь помог познать Адаму и жену.

За «яблоко запрета» восстал он против Самого.

И изгнан из Эдема, лишен бессмертья… Но:

Что может быть таким прекрасным,

Иль безобразным без предела.

Как чувственное проявленье страсти

В обличье человеческого тела.

Роман Григорьевич каким-то внутренним чутьем понимал, что мужчина рождается для протеста и чего-то нового, непроверенного жизнью, для него слово «да» несет даже некое предательство. Настоящий мужчина начинается со слова «нет».

Женщина же рождается для стабильности и продолжения фундаментальных основ жизни, и потому она начинается после того, как произнесла слово «да». Для нее «нет» некое отрицание того, что у нее заложено природой.

Солнце за окном привлекало, но Роман Григорьевич намеренно отвел глаза:

«В чем же и каково оно мое „Нет?..“» – задумчиво улыбнулся он.

На фоне своих последних переживаний и потерь этот вопрос не казался бессмысленным и голословным.

«А действительно?» – молчал он.

Вспоминая свои поиски профессии, Роман Григорьевич сейчас особенно почувствовал, какие именно критерии вывели его на путь внешнеторгового работника. Как привлекали тогда эти заманчивые просторы престижных поездок за границу, общения с иностранцами. Сейчас, когда за спиной было уже немало лет, он все-таки не мог отчетливо сформулировать причины окончательного выбора профессии. Возможно, проявившийся интерес к изучению английского языка на последнем курсе ВУЗа, хотя в школе он считал себя не очень способным в иностранном. Поработав два года после института в строительстве, он явно чувствовал, что это не для него, хотя материально на первых порах здесь было заманчиво, да и можно было быстро сделать карьеру. Сухие, требовательные, зависимые и даже грубые отношения с рабочими, какая-то материальная пелена взаимоотношений на фоне постоянной гонки производственных результатов, постоянные приписки, необоснованные аккордные наряды и возможность правонарушений вплоть до уголовных. Все это придавало оттенок принудительного труда в поиске существования «от зарплаты до зарплаты».

Однако полученный здесь опыт помог Роману Григорьевичу лучше ориентироваться на строительных объектах в будущем.

В юности он мечтал о науке и, конечно, об открытиях. Его интересовали проблемы мироздания, где в преддверии успешных поисков была масса загадочных вопросов в окружении таинственных и романтических рассуждений. Хотя он и восхищался многими конкретными модными профессиями, но ему явно была не по душе роль активного лидера и руководителя предприятия, о которой мечтали многие его сверстники и призывали многочисленные книги и фильмы. Скорее ему импонировала роль стоящего немного поодаль от радостных возгласов толпы художника. В детстве он интересовался живописью. Попытки рисовать самому показывали полное отсутствие способностей, и посему испытать счастье творчества на этом поприще не пришлось. Возможно, не было случая пройти начальный курс рисования или отсутствие друзей или родственников, сумевших привлечь его к этому. Однако все это не мешало ему восхищаться творчеством художников особенно русских: Перова, Репина, Крамского, Шишкина, Верещагина. Сикстинская мадонна Рафаэля стояла ярко, особняком и со временем помогла ему в полной мере понять мифологические и религиозные образы у Поленова, Васнецова, Нестерова.

В этих картинах была жизнь, истоки культуры и что-то притягательное и необъяснимое, что он видел в родителях, бабушках, дедушках и рассказах о прошлом.

По примеру отца в свое время он мечтал быть математиком, считая эту науку самой привлекательной и первостепенной, поскольку она всегда была на острие теорий или не проведенных исследований и экспериментов. Он понимал, что математически можно описать все, любой процесс, любое движение или теория и именно изящность и правильность математической логики могут открыть путь к совершенству.