Затаив дыхание, я прильнула к дверной щелочке посмотреть, кто же пришел. Фигура двинулась к окну и подняла шторы. Увидев лицо лорда Ливингстона, я прикрыла рот рукой. Он выглядел огорченным, подавленным и опустился на колени у кровати леди Анны. Я видела, как он склонил голову, глотая слезы.
– Прости, любовь моя, – пробормотал он. – Мне так жаль!
Я замерла. Тут дверь снова скрипнула. Лорд Ливингстон обернулся и, увидев миссис Диллоуэй, нахмурился.
– Извините за вторжение, – чопорно проговорила она. В руках у нее была ваза с розовыми цветами. Пионами. – Я сейчас уйду.
Вытирая платком слезы, он посмотрел ей в лицо.
– Мы были не правы, и вы это знаете, – проговорил лорд Ливингстон. – Страшно не правы.
Она мрачно уставилась на руки, сцепленные на животе.
– Да. Да, не правы.
Мое сердце заколотилось. О чем они говорят? Что имеют в виду?
Лорд Ливингстон бросил взгляд в мою сторону.
– Я ведь только хотел… – Он покачал головой, но волнение помешало ему продолжить.
Миссис Диллоуэй шагнула вперед, и он, притянув ее к себе, прижался лицом к изгибу ее шеи.
– Пожалуйста, Эдвард, – проговорила домоправительница, поднимая голову. – Ты не должен нести это бремя один. Позволь мне…
Он только махнул рукой. Через мгновение следы их близости улетучились.
– Нет, – проговорил он своим обычным резким деловым тоном. – Мы не должны продолжать в этом духе.
Я видела, как изменилось и лицо миссис Диллоуэй; она последовала его примеру. Что бы они ни пережили вместе, какое бы понимание ни было только что в их глазах, – это все исчезло в одно мгновение.
Когда лорд Ливингстон покинул комнату, миссис Диллоуэй поставила вазу с пионами на столик у кровати. Она задержалась, чтобы разгладить покрывало, а потом закрыла лицо рукой и зарыдала. Я отвела глаза. Было неловко подглядывать за чужим горем.
Услышав щелчок двери, я глубоко вздохнула и тут заметила какой-то альбом, наверное, упавший с книжной полки. Было что-то нелепое в том, что он валялся на полу в аккуратно убранном кабинете. Я нагнулась, чтобы его поднять, и с интересом рассмотрела обложку. «Камелии Ливингстон-Мэнора. Собраны Анной Ливингстон». Я сунула альбом под мышку и поспешила за дверь, через спальню и дальше в коридор.
– Что это у вас? – подозрительно спросила Кэтрин, когда я проскользнула в детскую.
Сколько времени прошло? Я взглянула на настенные часы: четверть одиннадцатого.
– Извините, дети, я опоздала. Сегодня утром я помогала Сэди менять белье.
Джени подбежала ко мне и в нетерпении ухватилась за альбом, словно видела его раньше.
– Это книжка про цветы, – проговорила она, указывая на обложку.
– Где вы нашли мамин альбом? – спросила Кэтрин, маяча рядом.
Я села на диван, осторожно открыла свою находку и, чтобы не отвечать на вопрос, спросила:
– Хотите посмотреть со мной?
Кэтрин кивнула, мальчики тоже собрались вокруг, а я, скрипнув корешком, начала листать страницу за страницей этого дивного гербария. Под каждым цветком камелии стояла подпись. На странице, озаглавленной Camellia reticulata, с большим, лососевого цвета, цветком, леди Анна написала: «Эдвард привез ее из Китая. Она очень хрупкая. Я отвела ей в саду лучшее тенистое место». На следующей странице, посвященной Camellia sasanqua, было написано: «Рождественский подарок от Эдварда и детей. Она потребует особой любви. Едва пережила поездку из Японии. Всю весну я буду выхаживать ее и верну ей жизнь».
На каждой странице сохранились тщательные пометки, как подкармливать и ухаживать за камелиями, когда они были посажены, как часто нужно их поливать, удобрять и подрезать. В правом углу каждой страницы я заметила необычные ряды цифр.
– Что это значит? – спросила я детей.
Николас пожал плечами.
– Вот эта – мамина любимая, – сказал он, открыв последнюю страницу в альбоме.
Я залюбовалась белыми цветами с розовой каймой, и мое сердце заколотилось чаще. Миддлберийская розовая.
Я склонилась над альбомом, разбирая почерк леди Анны.
– Здесь говорится, что это последний представитель этого сорта в мире. – Я обернулась к Кэтрин. – Это дерево растет в саду вместе с другими?
– Наверное, – ответила она, вставая. – Если мистер Блит его не пересадил. Он всегда все меняет местами. Он и мистер Хэмфри.
– Мистер Хэмфри? – удивилась я.
– Он иногда помогает в саду, – пояснил Эббот, закатывая глаза. – Мама не любила, когда он совал свой нос в сад. Рассказывала, как он однажды напортачил с ее розами.
– Ну, конечно же, он просто хотел помочь, – сказала я и вернулась к альбому.
На последних страницах перед миддлберийской розовой леди Анна разместила статью из старой энциклопедии, подробно описывающей, как эта камелия попала в Новый Свет. Какое-то время я читала, потом обратилась к детям:
– Эти семена привозили на кораблях со всей Азии, и они считались драгоценными. В этой статье написано, что камелии могут жить сотни лет, они хранят невероятное количество тайн.
– Мне кажется, это глупо, – заметила Кэтрин с деланым равнодушием, но я видела, что ее это заинтересовало. – Деревья не хранят тайн.
– А здесь говорится, что в викторианские годы люди верили, что, если загадать желание под камелией, оно непременно сбудется.
Николас усмехнулся:
– Вроде как бросить шиллинг в фонтан?
– Да, – сказала я. – Наверняка ваша мама была человеком, не похожим на других, раз так любила камелии.
– Тогда почему же эти деревья не уберегли ее? – спросил Николас. – В тот день, когда она умерла?
Эббот протопал к окну. Из всех детей, похоже, он тяжелее всех перенес смерть матери.
Я закрыла альбом, поняв, что воспоминания о ней могут быть слишком тяжелы для малышей.
– Давайте почитаем что-нибудь другое, – предложила я, откладывая альбом в сторону. Посмотрю его потом. Возможно, там можно обнаружить ключ, как найти миддлберийскую розовую.
– Что за запах? – спросил вдруг Эббот, принюхиваясь.
– Не знаю, – ответила я, смутившись.
– Пахнет, как мама, – сказал Николас.
Духи их матери.
Кэтрин раздраженно фыркнула:
– Это не мамины духи, придурок. – Она тоже принюхалась. – Это запах из кухни. У кухарки, наверное, опять подгорело жаркое.
Николас внимательно посмотрел на мамин альбом с камелиями, а потом снова на меня:
– Мисс Льюис, можно задать вам вопрос?
– Конечно.