Пражское кладбище - читать онлайн книгу. Автор: Умберто Эко cтр.№ 89

Еще один аббат, Гарнье, опубликовал в «Пёпль Франсэ» через месяц после Тридентского конгресса, что испытывает подозрения, не является ли Диана масонской мистификацией. Некий отец Байи в самом, пожалуй, авторитетном органе печати — «Ля Круа» — тоже написал о своих сомнениях. «Кёльнише Фольксцайтунг» вдруг вернулась памятью во времена, когда Батай-Хакс публично богохульствовал против Господа и всех его святых, прямо перед тем, как он сразу же немедленно принялся выпускать брошюры «Дьявола». Диану отстаивали ее непрошеный гарант — каноник Мюстель со своим «Ревю католик» — и уже знакомый нам кардинал-викарий Парокки, который написал ей: «Усиливайтесь против грозы клевет, не погнушавшихся поставить под сомнение самый факт Вашего существования».

Что ни говори, Дрюмону было не отказать в развитой журналистской интуиции, и полезные знакомства у него имелись просто-таки везде. Симонини ломал голову, как тот смог, но ведь разнюхал же Дрюмон историю Хакса-Батая! Он вышел прямо на Хакса и вдобавок захватил того в состоянии подпития, обычно сопряженного с меланхолией и раскаянием. И тут рвануло! Хакс разразился излияниями сначала на страницах «Кёльнише Фольксцайтунг», а после этого на страницах «Либр Пароль». «После выхода энциклики Humanum Genus, — излагал он благодушно, — я почувствовал, что легковерность и непроходимую глупость католиков можно обратить в живую монету. Они ждали только Жюля Верна, чтобы он придал страховидность их разудалым бредням. И Жюлем Верном стал работать я. Брал вздорные вымыслы, помещал в экзотическую обстановку, никто же и не думал проверять… А католики заглатывали. Идиотия этой публики такова, что даже сегодня, скажи я, что блефовал, — не поверят мне».

Тогда Лотье повинился в «Розье де Мари», что, похоже, он обманывается и что та, о которой он свидетельствовал, — не Диана Воган. И наконец, загремели нападки иезуитов: отец Порталье разразился ими на страницах очень серьезного журнала «Этюд». Мало того! Газеты наперебой оповещали, что монсеньор Нортроп, епископ Чарльстона (где живет и работает Пайк, Верховный Магистр Верховных Магистров), срочно поехал в Рим, чтобы заверить папу Льва Тринадцатого, что масоны в его городе — все люди порядочные и в их храмах не имеется никаких статуй Сатаны.

Дрюмон ликовал. Таксиля ликвидировали. Борьба против масонов и евреев возвращалась в серьезные руки.

17 апреля 1897 г.

Разлюбезнейший капитан, ваши последние страницы вмещают в себя неописуемое количество историй. И ведь это только ваши истории, а есть еще и мои, в которых я тогда участвовал. Вы ведь знаете, вам же не могли не рассказывать (еще бы, при той массе слухов, которую распространяли Таксиль с Батаем!), что происходило со мной. Может быть, вы и больше помните, нежели я. Мне нелегко восстанавливать. Если сейчас апрель 1897 года, значит, Таксиль и Диана в моей жизни заняли не менее дюжины лет, и не упомнишь, сколько всего смогло случиться за это время. Скажем, мы как-то устранили Буллана. Но когда это было? Примерно через год после начала выпусков «Дьявола». Или даже меньше чем через год. Буллан приехал однажды в Отей, переполошенный, с пеной у рта, которую он не переставая утирал платком. — Я погиб, меня убивают! Доктор Батай решил, что раз так, самое лучшее — стаканчик спиртного. Буллан не стал отказываться. После стаканчика он бессвязно забормотал что-то про порчу и про сглаз.

У него, оказывается, были дурные отношения со Станисласом де Гуайта и со всем каббалистическим орденом розенкрейцеров, а также с Жозефином Пеладаном, который потом, в порядке диссидентства, учредил объединение Католических Розенкрейцеров, — об этом, ясное дело, в «Дьяволе» немало уже было опубликовано. На мой вкус, розенкрейцеры Пеладана мало чем отличались от секты Вентраса, где Буллан был провозглашен верховным понтификом. Все это были солидные мужчины, расхаживавшие в саккосах, усеянных каббалистическими знаками. Не было ясно, на стороне ли они Господа Бога или же дьявола, и, подозреваю, как раз поэтому Буллан и Пеладан были на ножах. Потому что паслись на одной территории и пытались приваживать одни и те же заблудшие души.

Приспешники Гуайты изображали его утонченным аристократом (он был маркиз). Этот коллекционер гримуаров с пентаграммами, трактатов Луллия и Парацельса, рукописей своего учителя белой и черной магии Элифаса Леви и прочих герметических сочинений неописуемой редкости квартировал, по слухам, в полуподвальном этаже на авеню Трюден. Принимал у себя оккультистов, и только оккультистов. Не выходил на божий свет по нескольку недель. И именно там, рассказывали, Гуайта и дрессировал привидение, которое держал у себя в шкафу, напичкивался алкоголем и морфием, давал волю бредовому воображению.

До чего много сил посвящал он зловещим материям, вычитывается из одних уж названий его работ: «Опыты проклятых наук». Изобличаются Люциферовы козни, сатанинские кляузы, дьявольские прохиндейства Буллана, описываемого как извращенец, «возвысивший блудодеяние до литургического действа».

История эта не нова. Уже в 1887 году Гуайта и его приближенные созвали «инициационный трибунал» и вынесли приговор Буллану. Моральный, предположительно? Буллан, наоборот, утверждал, что приговор был буквальный. Он буквально ощущал удары, агрессию, бомбардировку оккультными флюидами, град неосязаемых дротиков, которыми Гуайта и прочие гвоздили его, оставаясь на безопасном расстоянии. И вот Буллана совсем отчаянно припекло.

— Что ни вечер, ложусь, не поверите: лупит, мутузит, костыляет! И не иллюзия больных чувств, а взаправду колотит и трясет! Потому что даже кота подбрасывает, будто по нему пропустили электричество! Мне известно, Гуайта сотворил восковую фигуру, он пронзает фигуру булавкой, я испытываю нестерпимую боль. Я попробовал контрчародейство. А Гуайта тут же унюхал опасность. Он в этом ремесле меня превосходит: поворотил мои же чары против меня. Глаза у меня заволакиваются, в груди у меня тяжелеет, не знаю уж, сколько часов удастся мне еще просуществовать на этом свете. Не понимали мы, в какой мере рассказ Буллана совпадает с действительностью, но это не имело значения. Бедняге явно приходилось туго. И тут Таксиля посетила одна из его гениальных идей.

— А вы скажитесь-ка мертвым. Оповестите надежных посредников, что испустили дух в Париже, находясь там по делу. Не возвращайтесь в Лион. Побрейтесь, остригитесь, перемените внешность. Подобно Диане, проснитесь совершенно новым человеком, но, не в пример Диане, им и останьтесь. До тех пор как Гуайта и его присные, уверовавши в вашу гибель, не перестанут изводить вас.

— Как же мне жить, не возвращаясь в Лион?

— Ну как! Вы можете пожить тут в нашем доме, в Отее, по крайней мере пока скандал не утихнет, а ваших недоброжелателей не уличат. Диане ведь тоже необходима компания и уход, и вы, конечно, принесете больше пользы как ежедневный смотритель, чем как эпизодический гость.

— Однако, — добавил Таксиль, — если у вас есть надежные друзья, до объявления смерти отправьте им встревоженные письма, полные предчувствий близкой гибели, и обратите их подозрения на Гуайту и Пеладана, чтобы неутешные последователи развязали хорошенькую обвинительную кампанию против этих ваших убийц.