Пражское кладбище - читать онлайн книгу. Автор: Умберто Эко cтр.№ 69

С подобной личностью Симонини не хотел компрометировать себя. Он решил представиться нотариусом Фурнье. Нашел замечательный парик сложного цвета, наподобие каштанового, аккуратно уложенный на пробор. Бачки того же оттенка. Лицо теперь непривычно заострилось. Толстый слой пудры привнес загадочную бледность. Симонини примерил перед зеркалом дураковатую ухмылку, обнажающую золотые резцы. Собственные он загородил тонкой пластинкой, настоящим шедевром талантливого дантиста, от которой он еще и шепелявил, соответственно маскируя и лицо и речь.

На улицу Школ, в книжную лавку, была послана синяя цидулка по пневматической почте с приглашением на следующий день в «Кафе Риш». Превосходная аттестация для знакомства. В кафе хаживали именитые люди. На угощение рыбой соль или бекасами а-ля Риш бахвал-парвеню не мог не отозваться всем нутром своим.

Лео Таксиль лицо имел пухлое, кожу сальную, мощные усы и широкий лоб с залысинами, которые утирал. Одет он был кричаще и изъяснялся раскатистым баритоном с неистребимым марсельским акцентом.

Он не мог понять, для чего нотариусу Фурнье понадобилось его видеть. Но постепенно поверил, польщенный, что нотариус просто любопытен до человеческой натуры, что он «философ», как любили называть таких чудаков романисты, и, охочий до антицерковных дискуссий, интересуется Таксилевым опытом. Поэтому Таксиль с полным ртом нахваливал свои боевые подвиги. — Когда я навел страху на марсельцев нашествием акул, все купальные заведения от Каталан до пляжей Прадо пропустовали не одну и не две недели. Городской голова произнес речь, что акулы явно приплыли с Корсики вслед за кораблем, с которого выбросили в море тухлую копченину. Из управы потребовали прихода армейских подразделений для высылки их в море на буксирах. И что же? Точно, прибыла целая сотня хорошо вооруженных солдат, снабженных достаточным количеством боеприпасов, под командой генерала Эспивана! А что было на Женевском озере! Корреспонденты со всех концов Европы! Затопленный город, утверждали они, восходил к эпохе Цезаревой «Галльской войны», когда озеро было так узко, что Рона пересекала его поперек, даже не смешиваясь с водными струями в нем самом. Местные лодочники возили на середину озера туристов, поливали маслом гладь вод, чтобы лучше удавалось дно увидеть. И видный польский археолог опубликовал у себя в Польше репортаж о том, что сумел разглядеть в озере всю сетку улиц и даже статую на коне. Вообще в людях изумительно, что они готовы верить всему. Хотя чему тут удивляться? Иначе бы христианская церковь не продержалась две тысячи лет. Симонини поинтересовался ложей «Храм ревнителей французской честности».

— Трудно ли вступить в ложу?

— Да нет, если средств хватает и есть готовность платить членские взносы, а это немалые деньги. И если есть согласие чтить и соблюдать все правила взаимовыручки. Что до нравственных требований… О них очень много говорят. Но еще в прошлом году оратор Главной Ритуальной Коллегии держал бордель на Шоссе д’Антен. Один из самых влиятельных в Париже «Тридцати трех» — разведчик. И даже глава разведывательного управления. Его зовут Эбютерн.

— Но как поступают в масоны?

— Проходят все испытания! О, кто бы знал! Не знаю, верят ли они в этого своего Верховного Архитектора Вселенной, о котором любят распространяться. Но ритуальные правила соблюдают. Кто бы знал, чего я натерпелся, проходя эту церемонию приема в ученики! И тут Таксиль пошел рассказывать такое, что волосы вставали дыбом. Симонини не был уверен, что Таксиль, маниакальный лжец, не врет. Он и спросил, как же сейчас тот раскрывает тайны, которые адепт обязан, по идее, ревниво хранить. И как решается высмеивать ритуал.

Таксиль отмахнулся:

— Да что вы, у меня уже теперь обязательств нет. Эти болваны ведь меня выгнали из ложи. Выходило из рассказа, что Таксиль как-то поучаствовал в создании новой газеты в Монпелье, под названием «Ле Миди Репюбликэн», где на первой странице первого номера красовались одобрительные и поддерживающие письма разных знаменитостей, таких как Виктор Гюго и Луи Бланк. И вдруг внезапно те же самые знаменитости послали письма по другим газетам, масонского направления, отрицая самый факт отправки чего бы то ни было в «Ле Миди…» и негодуя на беззаконное использование их фамилий. В ложе начались разбирательства. Защита Таксиля строилась, в качестве основного аргумента, на предъявлении оригиналов писем, а дополнительно — на объяснении поведения Виктора Гюго старческим маразмом. Дополнительным аргументом полностью опровергался основной и наносилось непозволительное оскорбление славе и отечеству и самому франкмасонству.

Ну, Симонини и припомнил те самые два письма, которые лично сфабриковал в должное время. Да, именно, подписи были — Гюго и Бланк. Похоже, у Таксиля это выветрилось из памяти. Он так насобачился всех вокруг дурить, не исключая и себя, что говорил о тех двух письмах с горящими глазами, с самозабвением. Они были подлинными, и точка. Хотя, даже и вспомни он о нотариусе Симонини, как бы он увязал того с нотариусом Фурнье?

В общем, Таксиль питал ненависть к бывшим побратимам. Симонини моментально смекнул, что, пощекотав авторское самолюбие, можно было бы наискать препикантнейших штучек для Осман-бея. Но тотчас же в его плодовитом мозгу проклюнулась новая идея, в первый миг бывшая лишь впечатлением, лишь росточком интуитивного плана. Но потом она моментально преобразилась в разработанную тактику.

За первой встречей, в которой Лео Таксиль проявил себя порядочным обжорой, последовали новые. Лженотариус сводил его к «Папаше Алю», в популярный трактир у Клиши, где кормили знатным цыплячьим соте и еще более известной требухой по-каннски, а их погреб! о, их винный погреб! — и под причмокивания и облизывание пальцев задал вопрос, не согласится ли Таксиль за приличную награду набросать для какого-нибудь издателя воспоминания бывшего масона. Услышав о награде, Лео Таксиль выказал себя более чем расположенным к этому занятию. Симонини условился с ним о новой совместной трапезе и поспешил к иезуиту Бергамаски.

— Вот послушайте-ка, отец, — сказал он иезуиту. — Мы имеем в лице Таксиля отъявленного антиклерикала, чьи писания уже не приносят ему прежнего дохода. И имеем в нем же знатока масонского мира, на который он до крайности обозлен. Ну не славно ли было бы, если бы наш Таксиль оборотился в католицизм, отрекся от собственных антицерковных книжек и предался бы развенчанию разных тайн масонства? Ну а вам-то, иезуитам, при этом достался бы кипучий пропагандист и пламенный агитатор.

— Но люди же не обращаются в новую религию по нашей просьбе.

— Я думаю, этот обратится. Я думаю, это вопрос денег. Сыграем на самых чувствительных струнах — на страсти к мистификациям, на внезапной перековке. Пообещаем ему статейку на первой странице национальной газеты… Как звали того грека, который, желая прославиться, спалил великий храм богини Дианы в Эфесе?

— Его звали Герострат. Ну, ну, да… — задумчиво покивал Бергамаски. — Конечно, путь Господа неисповедим.

— Сколько мы ему намерены уплатить?