Гринвичский меридиан - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Лавряшина cтр.№ 44

Но боль не отступила, даже когда я проснулась. Все мое тело разламывалось, и было тошно так, словно я неделю пропьянствовала. Давно уже рассвело. Пол сидел в кресле и читал Достоевского.

"Преступление и наказание?" — спросила я.

Он закрыл книгу и ровным голосом сообщил:

— Тебя не было три дня.

Я чуть не подскочила, но боль снова пригвоздила меня.

— Три дня? Нет, Пол, не может быть!

Убеждать меня он не стал. Просто сидел и смотрел своими ясными, спокойными глазами. И его взгляд был убедительнее слов.

— О боже! — простонала я, и вправду не понимая, как такое могло произойти.

— Что ты принимала? — спросил Пол, не повышая голоса.

— Шампанское.

Он уточнил:

— Какие наркотики?

— Наркотики? Нет! Что ты! Хотя… Какую-то таблетку… И еще… Кокаин? Не помню…

Пол поднялся, и я невольно съежилась. Но возле дивана он встал на колени и взял мою руку.

— Смотри. Тебе делали уколы. Не помнишь?

— Ой нет! — меня бросило в жар. — Пол, это невозможно!

— За три дня можно… как это? Посадить на иглу.

— Пол! — взвыла я. — Зачем?

— Я сам так делал, — неожиданно холодно ответил он. — Когда продавал наркотики.

Я даже отвлеклась от своего страха.

— Ты?!

— Я же говорил… Я был ужасным.

— Настолько? — мне все еще не верилось.

— Хуже, — голос его прозвучал жестко, разбив последнюю надежду.

Он опустил мою руку, но я сама схватилась за его ладонь.

— Что же делать, Пол?! Что мне теперь делать?

Его лицо сразу размягчилось, он прижал мою руку к губам.

— Может, ничего? Ты такая здоровая девочка… Может, не возьмет так быстро? Надо ждать.

— Я больше не пойду туда, Пол! — покаянно произнесла я, забыв, что он и не знает, где я была.

Пол сдержанно сказал:

— Это ты сама должна решить.

"И тут я сама!" — едва не вскрикнула я в отчаянии.

— А ты мне не поможешь?

— Я здесь. Я весь твой. Но я не могу решать за тебя. Это твоя жизнь.

— Ах, вот как?! — я всхлипнула и вырвала руку. — Моя, да? А где же наша? Где наша общая жизнь, Пол? Или ты даже не думал о ней? Все вы, британцы, ведете себя в России, как ваш знаменитый шпион Рейли — используете русских женщин, живете с ними, пока вам это удобно, а потом потихоньку смываетесь! Ты тоже смоешься, да, Пол?

Мои слова ударили его так, что у него даже губы затряслись. Я и сама не представляла, что могу сказать такое. Хотя бы что-нибудь подобное. Мы в ужасе уставились друг на друга, потом Пол приподнял меня и прижал к себе.

— Девочка, — с нежностью протянул он, — какая ты еще маленькая… Откуда ты знаешь про Рейли?

— Читала в журнале.

Мне было так хорошо у него на груди, так тепло и спокойно, будто я вернулась к родному очагу после долгих лет беспутных скитаний. Со Славой я такого никогда не испытывала. Пол стал моим очагом, моим домом, моей родиной. И мне казалось, что если я потеряю его, то потеряю и себя.

(из дневника Пола Бартона)

Пятый день она не встает с постели и почти все время спит. Я кормлю ее фруктами и отпаиваю соками, а по утрам варю овсянку, в надежде, что все это вкупе изгонит из ее организма всякую отраву. Когда ухожу на работу, то забираю Алену с собой, чтобы не мешала ей отдыхать. Кажется, ей удается победить зависимость, хотя она может проявиться и через неделю. Надо ждать…

Каждый раз, вернувшись, я открываю дверь со страхом: вдруг она опять ушла к Режиссеру? Но она встречает меня в постели, слабо шевеля пальцами поднятой руки, такой тоненькой, почти прозрачной, что у меня сжимается сердце. Я никогда его столько не чувствовал, как в этот месяц.

Я рассказываю ей о лицее, используя заимствованные у Достоевского фразы. Иногда она смеется: "Теперь так уже не говорят". Современный русский очень отличается от языка классиков.

Мы уже несколько дней не были с ней близки, и я даже не помышляю об этом. Когда болезнь была моей, она не могла служить преградой. Теперь — другое дело. Теперь я парализован ее болью, и так будет до тех пор, пока она окончательно не поправится.

Как-то она вдруг спросила: "Пол, ты умеешь скакать без седла?" Я машинально ответил: "Нет", и она разочарованно отвернулась. Потом вспомнил, что лет двадцать назад, а то и больше, мне это удавалось. Я сказал ей об этом, и она посетовала, не замечая жестокости своих слов: "Жаль, что я не знала тебя молодым… Похоже, ты был заводным".

"Я сделал много плохого", — напомнил я, хотя это довольно глупо — все время твердить о том, какой ты, в сущности, мерзавец.

"Да знаю я! — раздраженно ответила она. — Ты так считаешь, потому что ты — насквозь католик. Для тебя дохнуть глубже положенного уже грех. Христианская религия невыносима! Она убивает всякую радость… Я хотела бы стать буддисткой".

"А что ты знаешь о буддизме?" — спросил я.

Она засмеялась: "Абсолютно ничего! Я вообще необразованная и глупая! Когда тебе надоест забавляться со мной в постели, ты это поймешь".

"Поспи, — посоветовал я, — и твоя злость пройдет".

"Не пройдет, — упрямо возразила она. — Почему все, что скучно — хорошо, а что весело — плохо?"

Стараясь не волноваться, я спросил: "Тебе скучно со мной?"

"Наверное, и правда надо поспать, — решила она. — А то я наговорю сейчас гадостей, потом буду жалеть".

"Тебе скучно со мной?"

Она рассердилась и покраснела до слез: "Да что ты заладил — скучно, скучно! Да, скучно! Не с тобой, а вообще. Я не знаю, к чему себя приложить…"

Когда она отвернулась и закрыла глаза, я вышел из комнаты и вдруг услышал, как она сказала в пространство: "С тобой… Как будто у меня есть выбор!"

Но у нее есть этот выбор, и она знает об этом, потому и мучается и мучает меня. Я физически чувствую, как Режиссер все время маячит у меня за спиной, и она смотрит то на него, то на меня, выбирая. Большая часть русских романов построена на истории о порядочной, хорошей женщине, которая губит себя ради страсти к какому-нибудь подонку. И, погибая, находит наконец удовлетворение и счастье. Очевидно, Рита не так уж и преувеличивала, говоря о необходимости страдания для жизни русского человека. Но ведь это ужасно…

Она пыталась начать рисовать, сидя прямо на разобранной постели. Я обрадовался, надеясь, что это развлечет ее и поможет воспрянуть духом. Но через несколько минут она скомкала лист, швырнула карандаш в стену и снова легла, отвернувшись.