Свободные от детей - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Лавряшина cтр.№ 11

Он услышал, но только еще громче заржал:

— Уродина старая!

Я резко оборачиваюсь и делаю шаг к нему — так придурковатых малышей пугают. Но этот не отскакивает, смотрит с вызовом: «Что ты мне сделаешь?»

— Педик! — вырывается у меня.

Но это его не задевает. Он только ухмыляется:

— Да, ну и что?

Мне безумно хочется, чтобы сейчас в фойе выбежал Влас Малыгин и снес бы это чахлое создание одним ударом. Но я запрещаю себе даже думать о том, что иногда все же нуждаюсь в чьей-то помощи. Нельзя ни на кого надеяться, за это всегда приходится расплачиваться эмоциональным рабством. Мне бы самой садануть по этой отвратной роже, но я понимаю, что он из тех, у кого рука легко поднимется на женщину. Особенно если она кинется в бой первой.

— Ты очень хорошо воспитан, — говорю я, пытаясь изобразить нежную улыбку, хотя губы плохо слушаются. — Передай мое восхищение твоим родителям! Они потрудились на славу.

Что-то в его лице неуловимо меняется, но он не сдается:

— Да ты моим родителям в подметки не годишься!

— Уверена! Не дай бог быть подметкой на вонючих сапожищах.

Не дожидаясь, пока услышу что-нибудь подобное и в свой адрес, я быстро поднимаюсь по лестнице, по сути дела, сбегаю, ругая себя последними словами: сцепилась с мальчишкой, как идиотка! Когда уже научусь держать себя в руках? Эмоции захлестывают до того, что в глазах темнеет, соображать перестаю, когда меня оскорбляют. Готова шипеть и драться, как кошка, даже если напротив лев. Но этот скорее шакал, чем лев…

Перед кабинетом директора заставляю себя продышаться, чтобы в голове прояснилось. Этот человек обращается ко мне, слава богу, только по делу, так что нужно вернуть себе способность соображать, прежде чем войти к нему. Перед сном я еще вернусь к этому дикому эпизоду, переберу все шарики из мозаики, которые разроняла трясущимися руками… Сжимаю их в кулаки: еще не хватало, чтобы кто-нибудь заметил, в каком я состоянии. Утешать никто не будет, а похихикать за спиной — это всегда пожалуйста! Все, готова. В кабинет — как на сцену.

С директором Сергеем Николаевичем, не только именем, но и всем обликом похожим на брата Толстого, встречаться всегда одно удовольствие. Когда заглядываю к нему в кабинет, он сразу начинает улыбаться так многозначительно, что я чувствую себя Таней Берс, которую глубоко женатый и немолодой человек пытается втянуть в трагически-страстный роман. Но это я уже проходила…

— Зоя! — восклицает он, теша мое сердце тем, что никогда не употребляет уменьшительно-ласкательную форму моего имени, которую я сама терпеть не могу.

Сергей Николаевич уже идет мне навстречу, подтянутый и легкий, — бывший артист. Когда он прочитал первую из моих пьес, то сказал с такой печалью, что захотелось приласкать его:

— Мне впервые за долгие годы захотелось вернуться на сцену, чтобы самому сыграть главную роль…

Я сумела убедить его, что в своем театре он ведет главную роль постоянно. Славская говорит про него: «Наш директор красив так, что это даже неприлично!»

— Зоя! — он уверенно сжимает мои плечи, и я даже не пытаюсь дернуться, сбросить его руки. — Как я рад вас видеть! Ну, как там?

И тут же забивает все возможные с моей стороны упреки:

— А у нас гость, Зоя.

Сергей Николаевич произносит это так, словно я-то сама уже не гостья в их театре, допущена в ближний круг. И я против воли чувствую, что польщена.

Гостя я уже увидела: седые, серебристые волосы, смуглое лицо. «Товарищ с Востока? Ему пара нужна?» — сразу полезли в голову обрывки старой песни. Но это уж слишком дико, с этим Сергей Николаевич не мог ко мне обратиться. Проституток у него в театре пруд пруди — молоденьких и хорошеньких. Хотя, может, я и несправедлива к ним… Наверное, просто злюсь, пытаясь угадать, с которой из них Малыгин развлекается, пока я работаю как лошадь.

Сергей Николаевич называет на удивление русское имя:

— Валерий Александрович жаждал встречи с вами.

— Неужели? — я осторожно опускаюсь в кресло напротив, куда меня пихает директор.

— Валерий Александрович хочет просить вас, Зоя, написать книгу о его сыне…

Сердце сжимается в недобром предчувствии:

— А что такое с сыном?

— С сыном все прекрасно! Мальчик заканчивает Гнесинское училище по классу вокала, и уже есть люди, готовые сделать новый проект в шоу-бизнесе. Нужно написать книгу о пути этого мальчика, о его детстве, о том, как он делал в музыке первые шаги.

— Написать все как было? Или…

— Или, — кивает директор. — Ну, вы понимаете, Зоя! Фантазии вам не занимать, вы сумеете сочинить любую легенду. За соответствующий гонорар. Но это вы обсудите наедине, а я на минутку, с вашего разрешения…

И Сергей Николаевич быстро выходит из кабинета, оставляя меня наедине с заботливым папашей. Его темное, с клювом вместо носа лицо не выражает той радости от нашего знакомства, которая предполагается правилами хорошего тона. Я хотя бы улыбнулась ему…

— Итак?

Акцент у него все-таки есть, несмотря на русское имя. Я пытаюсь понять — какой? Армянский? Грузинский? Попробуй, различи на слух… Одет хорошо, явно не на рынке торгует. Он коротко называет сумму, которую готов заплатить за книгу. Услышанное откликается во мне радостью: я-то боялась, что мне какую-нибудь жалкую тысячу долларов предложат… Но сразу не соглашаюсь, это против правил.

— Смотря за сколько листов… Не обычных бумажных, я имею в виду, — я перебираю лежащую на столике бумагу для принтера.

Но заказчик оказался подготовлен к разговору:

— В издательстве мне сказали — восемь листов.

— А! Ну, восемь еще куда ни шло…

— Это мало? — наконец-то его непроницаемая физиономия отражает хоть что-то.

— Это в самый раз. Только я вот-вот уезжаю с театром в Швецию.

Валерий Александрович проявляет пугающую находчивость:

— Вот там и начинайте писать! Время не терпит.

— Мне бы сначала хоть увидеть вашего мальчика…

— А он здесь!

Только заговорив о сыне, он начинает улыбаться. «Свет очей моих, — насмешливо думаю я за него. — Плод чресел моих…» Зачать ребенка — самое элементарное деяние изо всех доступных человеку, но почему-то именно этим многие гордятся, как главным достижением. Благо Эйнштейна родили бы или Пушкина… Мне уже хочется взглянуть на этого мальчика, который, может, и впрямь поет, как соловей, черт его знает!

— Так позовите, — предлагаю я.

Вместо того чтобы подняться и пойти за своим сыном, мой заказчик достает телефон и звонит.

— Где ты? Зайди к директору. Я тебя с писательницей познакомлю.

Мне не очень нравится его тон, я не слышу должного уважения. Но уговариваю себя, что это акцент виноват, интонации другие, может, у него и в мыслях нет держать меня за обслугу.