Слуги государевы. Курьер из Стамбула - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Шкваров cтр.№ 41

— Маменьке совсем плохо. Боимся, что не переживет. Как же так получилось, Алеша? Что батюшка не уберегся?

— Не знаю, Машенька. Все к одному. Меня услали очень далеко от полка. В другую страну. Ни я, ни Михаил Иванович ничего не могли поделать.

Маша слушала Веселовского, покачивая головой. Потом опять вздохнула глубоко:

— Господи, горе-то какое.

— Горе, Машенька, горе.

Они посидели еще немного молча, затем Маша спросила:

— А вы? Вы, Алексей Иванович, какими судьбами здесь?

— Да вот, — с трудом подбирая слова и еще даже не зная, что сказать-то, начал Веселовский. — Посылают меня на Оренбургскую линию служить. Даже произвели в капитаны. Заехал попрощаться.

— Попрощаться, сударь? — Машины глаза, полные еще слез, смотрели на него с гневом. — А как же Ваши признания? Или это уже все в прошлом?

— Машенька, милая, — Веселовский рухнул перед ней на колени. — Простите меня, простите, что так высказался. Я просто… я не знаю. Я не смею…

— Что вы не смеете? Вы уже не любите меня? — Ее губы сжались, а глаза так и жгли несчастного.

— Маша! Маша! Я люблю вас больше жизни. Нет у меня сейчас дороже человека, чем вы! Но я не смел, не смею вас звать с собой. Ведь меня ссылают в край дикий, на самые окраины империи. Я не смею неволить вас, Машенька!

— А кто вам сказал, что вы меня неволите, сударь? — Ее голос уже звучал насмешливо. — Так, значит, любите? По-прежнему?

— Люблю! Люблю! Еще сильнее, чем раньше. Ангел вы мой, Мария Ивановна! — как в бреду говорил капитан.

— Значит, вас так можно понимать, Алексей Иванович, что я вольна сама решать?

— Да, Машенька, — Веселовский опустил голову.

— Ну тогда, сударь мой, — Маша взяла его голову руками и подняла, чтобы глаза смотрели в глаза, — знайте, что я поеду туда, куда и вы. Ибо люблю вас, ибо ждала Вас, и никуда больше одного не отпущу. Куда вы, туда и я. Хоть на край света, хоть в Сибирь, хоть на Оренбургскую линию.

— Машенька, — Алеша захлебывался от счастья, в глазах стояли слезы, — Машенька, ненаглядная моя. Простите, простите меня. Ведь, я действительно не смел даже думать об этом.

— Я все поняла, мой любимый, мой дорогой Алешенька, — она прижала голову Веселовского к груди и гладила его, — чем же провинился мой суженый, что тебя ссылают так далеко? Что ты-то натворил? Ведь сердце женское чует, Алешенька, что не все так гладко у тебя. Война закончилась. Ты, вроде бы, как отличился на ней, хоть и не рассказывал, что за немилость вдруг?

— Я, Машенька, выполнил один приказ, который не стоило, наверно, выполнять. Это и есть расплата.

— А что за приказ?

— Я не смею говорить. Сие есть тайна государственная.

— Ты совершил что-то ужасное?

— Не совсем так, Машенька. Но я присутствовал при этом. Не мучь меня, не расспрашивай, я не могу говорить об этом. Это как крест, что нес Господь на Голгофу.

— А если б ты отказался? Тебя могли бы расстрелять? Как батюшку нашего?

— Не знаю. Возможно.

— Бедный ты мой. Сколько ж пришлось тебе пережить. Ну, теперь все позади, теперь ты со мной. И я поеду туда, куда и тебя посылают. Я буду твоим ангелом-хранителем. Все у нас будет очень хорошо. Милый мой Алеша, — она крепко-крепко прижала его к себе. — Пойду, маменьке скажу, что ты приехал. Обрадуется, может и полегчает ей. А ты давай, располагайся, отдыхай. Сколько у тебя есть дней? Рождество ведь скоро.

— Да где-нибудь в январе в путь надо будет отправляться. Я ведь точно даже не знаю, куда и ехать-то.

— Ну вот и чудесно. Рождество справим, поженимся и поедем. — Маша рассуждала уже совсем как взрослая женщина, удивительно напоминая свою матушку. Куда исчезла та беззаботная девушка, что знал Веселовский ранее. Перед ним стояла очень молодая, по-прежнему прекрасная, но мудрая не по годам женщина.

Анна Захаровна действительно поднялась. Еще убитая горем, она нашла в себе силы — нужно было думать о детях. В детях наше продолжение на земле.

Прошло Рождество Христово, которое отпраздновали тихо, по-семейному. Без особого веселья, без гаданья в сочельник, без песен, гуляний, катаний на тройках и колядок. Дворня тоже вела себя благопристойно, ощущая, что все равно в доме сохраняется траур.

А потом пришло время и свадьбы.

Алеша часто потом вспоминал, как свершалось это таинство брака. Церковь маленькая деревянная на краю села. Лики икон древних, запахи теплые дымка из кадила да воска сгорающих свечей, огонь их мерцающий. Аналой с возлежащим крестом и Евангелием. Сами молодые, рука об руку стоящие пред ним. Старый священник, отец Дионисий, трижды благословляющий их зажженными свечами. Затем эти свечи уже у них в руках как знаки любви супружеской, Господом благословленной.

Монотонный голос батюшки, читающего молитвы к Богу о даровании всяких благ и милостей обручаемым, о благословлении их обручения, соединения и сохранения молодых в мире и единомыслии. Кольца, положенные заранее на престол.

— И примите сии кольца как священный залог и знак нерушимости того супружеского союза, в который вы намерены вступать, — Алеша отчетливо помнил, как улыбалась Машенька, одевая ему кольцо обручальное, и прошептала одними губами, — милый мой, суженый.

Венцы возложили на новобрачных, и священник трижды произнес:

— Господи, Боже наш, славою и честию венчай я!

Как удивительный сон все вспоминалось Алеше. Отрывками помнил слова священника, когда читал он Евангелие, послания Святых Апостолов и другие молитвы, а сам думал: «Господь милосердлив. Послал он мне испытания, но уберег мою руку от совершения злодеяния, ибо выполнял я приказ, коий искушением был дьявольским. Но до конца-то я не выстоял, потому и напасти обрушились. Иван Семеновича казнили, меня самого ссылают. Но дает Господь надежду, ангела своего посылает в облике жены теперь уже моей. Только кончатся ли на этом испытания или ждет меня что-то другое, еще более тяжелое, более страшное. Господи, помилуй мя, грешного, и прости!»

— Мужья, говорит нам Апостол Павел, — доносился голос отца Дионисия, — любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь и предал себя за нее… любящий свою жену любит самого себя… Жены, повинуйтесь своим мужьям как Господу, потому что муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви, и Он же Спаситель тела.

— И сказал: посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одной плотью, так что они уже не двое, но одна плоть. И так, что Бог сочетал того человек да не разлучает.

Молодые испили вина из чаши единой в знак того, что отныне они живут одной жизнью, одной душой, деля вместе и радость, и горе. Трижды аналой обошли вслед за священником, — духовную радость и торжество олицетворяя.

Было после застолье скромное. Без шума, без громкого хлопанья пробок шампанского. Как смеркаться стало, так и проводили молодых в горенку маленькую, что была досель Машиной комнатой, а теперь на несколько дней стала опочивальней супружеской.