Слуги государевы. Курьер из Стамбула - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Шкваров cтр.№ 32

— Э-эх, — махнул рукой Кутлер, — поручик…, распустили сопли, как девица. А еще боевой офицер, как мне говорил Манштейн. Лесавецкий, осмотри сумки.

Письма были найдены, и сумка Синклера теперь перекочевала на круп коня Кутлера. Его драгуны уже унесли тело несчастного майор в лес, спрятали, а копыта лошадей перепахали все место убийства, не оставив ни малейшего следа.

— Все. Сыск закончен и дело сделано, — произнес Кутлер, возвращаясь в седло. — Скачем назад. В армию. Надо срочно отвести бумаги его сиятельству графу Миниху. Лишних лошадей оставим трактирщику. Он знает, что с ними сделать. За мной, — капитан развернул коня и направился в обратную сторону. Лесавецкий и три драгуна тронулись следом. Веселовский все еще стоял на месте, не в силах прийти в себя от увиденного.

Стоявшие рядом драгуны переглядывались между собой, понимая, в каком состоянии находится поручик. Наконец, старый Потапов не выдержал и тронул за рукав:

— Ваше скородь, господин поручик, поехали. Кончилось уже все.

— А! — встрепенулся Веселовский и недоуменно обвел вокруг взглядом. Лесная дорога была пустынна. Лишь следы копыт свидетельствовали о том, что здесь только что было много всадников. — А где все?

— Уже уехали, господин поручик, поедем и мы, — участливо уговаривал Потапов.

— А майор шведский где? — не понимая, спрашивал Веселовский. Ему казалось, что он заснул на несколько мгновений и видел какой-то страшный сон.

— Там, — рукой махнул Потапов, указывая на лес.

— И там, — добавил, показав рукой на небо и перекрестившись.

— Убили? — затаив дыхание, спросил Алеша у солдат, словно надеясь, что произойдет чудо и он услышит отрицательный ответ.

— Так точно, убили, — ответил, отводя глаза в сторону, старый солдат. — Он хотел стрелять в Вас, но господин поручик Лесавецкий опередил. Выстрелил первым. От того оный майор упал с лошади, а господин капитан Кутлер дострелил его.

— Господи, за что? — вслух подумал Алеша и опустил, наконец, свой палаш в ножны.

Драгуны потихоньку взяли за поводья его лошадь и медленно повели с собой в направлении, куда скрылись остальные.

— Догоняй, слышь, своих, — сказали они тверскому драгуну, присланному ночью Лесавецким. — Мы с поручиком останемся. Потихоньку и доедем. Вишь, как его проняло. Впервой, видимо, так-то вот кровушку проливать.

И поехали они дальше втроем.

Опустив голову, Алеша Веселовский так и ехал молча. Поводья были отпущены, потому лошадь везла его сама по дороге. Двое унтер-офицеров его полка следовали позади и тихо переговаривались:

— Молод наш поручик. Не бывал еще никогда в делах сыска. Не гонялся за разбойниками. Не казнил, не вешал. Оттого и сердце еще у него не озлобленное, не зачерствевшее. Не сотворил бы чего с собой…

— Даст Бог, справится. Отойдет. А то, вона, черный стал, как камень.

— Да уж, служба наша, царская, будь она неладна. Когда супостата бить, это понятно, а вот когда разбойников гонять. Так ведь разные они. Есть те, которые действительно через кровь преступили ради наживы одной, и детей малых, и женщин, и стариков убивали. С энтими понятно, разговор короткий — в петлю да на осину… А ведь и те встречались, что от мучений барских в леса сбегали да мстили барам своим. А мы их тоже ловили да смертям предавали разным.

— Ладно, молчи уж, Потапыч, наше дело солдатское.

— Верно-то, верно. Да…, — не стал продолжать, лишь махнул рукой ветеран и утер набежавшую слезу.

Избавившись на первом же постоялом дворе от лошадей майора и его слуг убитых, Кутлер, Лесавецкий и Веселовский поспешали с добытыми бумагами обратно к армии. Алеша почти не общался со своими спутниками, которые на каждом растаге напивались и начинали приставать к поручику с расспросами, почему он не стал стрелять в шведского курьера сразу же, как увидел его. Веселовский тогда вставал из-за стола и уходил к своим драгунам. Потапов с Тереховым старались отвлечь поручика от невеселых мыслей. Рассказывали, что помнили его отца. Вятский полк часто шел в походе иль в бою рядом с губернаторским шквадроном, где тот служил, при покорении Финляндии. Может, и придумывали чего старики-ветераны, а может, и правду говорили.

Но больше всего поручика поразило, когда он увидел, как Кутлер с Лесавецким, в первый же вечер после расправы со шведом, достали из его сумки, кроме писем, и драгоценную шкатулку, сплошь усыпанную камнями. Рассматривали ее алчно, спорили, как делить будут ее, Веселовского просто передернуло от брезгливости.

«Вот и грабителями еще заделались, — подумал. Встал было, хотел сказать, но опустился — бессмысленно это. — Пьяные совсем. Бог нам всем судья».

Утром Кутлер и Лесавецкий с трудом поднимались в седла — выпитое накануне давало о себе знать — и молча, по той же причине, продолжали путь. Вечером все повторялось. Потому Веселовскому дорога назад показалась вдвое длинней.

Миних был в бешенстве. Кампания 1738 была самой неудачной за всю войну. Войск удалось собрать лишь половину от намеченного. Он затратил два месяца на движение от Днепра к Бугу и еще месяц — на поход от Буга к Днестру.

Стесненная огромным обозом в 40 000 повозок, армия двигалась по степи безлюдной одной массой, одним большим каре. Бескормица и болезни спешили почти всю конницу.

26-го июля Миних подступил к Днестру выше Бендер, но переправиться на тот берег не решился: форсировать пришлось бы на глазах у Бендерского сераскира, занимавшего с 60 000 человек при 75 орудиях высоты, главенствующие на правом берегу, и зорко следившего за русскими. Начались блуждания бесконечные по выжженной татарами и беспощадным солнцем степи, имея стычки частые, и даже упорные, но не всегда удачные бои с переправлявшимися неприятельскими партиями и отрядами. Между тем, потребность в фураже стала жизненно необходимой, чтобы хоть как-то остановить падеж безудержный несчастных животных.

Татары не дремали и не упускали случая ужалить русских набегом нежданным. Поэтому, что ни день, то выделялись прикрытия значительные для охраны пастбищ. А те приходилось отыскивать все далее и далее от мест стоянок всей армии. Фуражировки разрешались исключительно с ведома главнокомандующего фельдмаршала Миниха.

1-го августа командовавший правым флангом армии генерал-поручик Загряжский вызвал к себе командира Вятских драгун полковника Тютчева. Сухой, состарившийся в непрерывных тридцатилетних войнах генерал сидел на кровати в походной палатке, скинув и камзол, и парик, от которого невыносимо болела голова.

Три страшных сабельных удара, полученных еще в той памятной баталии под Нарвой, закончившейся полным разгромом русских, шрамами багровыми выступали на его совершенно лысой голове: