— Уже подзаправился?
Темнокожий только что опустошил тарелку с чем-то коричневым в соусе. Он сжимал в ладонях пластиковую кружку с кофе. Его друг кивнул, приветствуя Питера, и снял замасленную бумажную обертку с огромного бутерброда.
— Нет, я все еще функционирую на половинке маффина, — ответил Питер, моргая от ослепительного света. — Впрочем, нет, вру — с тех пор я съел еще кусок булки с изюмом.
— Не ешь эти булки с изюмом, чувак. Это ПК!
— ПК? — Питер мысленно пошарил в своей базе аббревиатур. — Пировиноградная кислота?
— Поддельная Кола.
— Что-то я не улавливаю...
— Мы так кличем то, что сделано тут, а не дома. Может содержать моноциклопарафин, или циклогексилдодекановую кислоту, или еще какое дерьмо.
На лице негра играла полуулыбка, но глаза глядели серьезно. Многоэтажные химические термины слетали с его губ с легкостью ругательств. И снова Питер вспомнил, что все служащие здесь должны обладать умениями, оправдывающими дороговизну их перелета на Оазис. Все, кроме него самого.
Темнокожий парень громко хлебнул кофе из кружки.
— Вы никогда не едите здешние продукты? — поинтересовался Питер.
— Мое тело — это мой храм, отче. «Содержи его в святости» — так в Библии сказано.
— В Библии много чего сказано, Муни, — заметил его приятель и откусил от истекающего серым соусом бутерброда приличный кусман.
Питер посмотрел на Би-Джи в другом конце зала. Мужеподобная женщина согнулась чуть ли не в три погибели от хохота. Одной рукой она для равновесия ухватилась за колено Би-Джи. Музыка проникла сквозь брешь в людском гаме, оказавшись хором из бродвейской постановки середины двадцатого века; такие вещи всегда ассоциировались у Питера с провинциальными благотворительными лавочками или коллекциями грамзаписей в жилищах одиноких стариков.
— Ну, как бутерброд? — спросил Питер. — Выглядит вкусно.
— Угу, — закивал белый толстяк. — Вкусный и есть.
— С чем он?
— С белоцветом.
— Я вижу, что белого цвета, но с чем...
— Белоцвет, отче. Поджаренный белоцвет.
Муни пришел Питеру на помощь:
— Мой друг Руссос действительно имеет в виду цветок. — Элегантным движением своих пухлых пальцев Муни изобразил раскрывающийся бутон. — Здешний цветок, чуть ли не единственное, что тут произрастает...
— А на вкус как самая лучшая пастрома, какую ты только пробовал в своей жизни, — прибавил Руссос.
— Он очень хорошо приспосабливается, — согласился Муни. — В зависимости от вкусовой добавки может напоминать что угодно: курицу, фадж, бифштекс, банан, кукурузу, грибы. Добавь воды — вот тебе суп. Прокипяти — вот тебе заливное. Смели его, испеки — вот тебе и хлеб. Универсальный продукт.
— Для человека, который отказывается его есть, вы славно рекламируете этот цветок.
— Конечно он его ест, — сказал Руссос. — Он обожает банановые блинчики.
— Да, нормальная еда, — фыркнул Муни. — Я стараюсь не привыкать. Чаще всего я предпочитаю настоящее.
— Но не слишком ли это дорого, — спросил Питер, — есть и пить только... э-э... импортные продукты?
— Будь спок, отче! Зато я пью настоящую колу; по моим прикидкам, я задолжал СШИК около... пяти тысяч баксов.
— Легко! — подтвердил Руссос. — И еще «Твинки».
— Черт, да! Эти акулы такие деньги дерут за «Твинки»! Или батончики «Херши»! Скажу я тебе, не будь я таким пофигистом...
Муни подвинул свою пустую тарелку к Питеру.
— Если бы я все не съел, я бы показал тебе кое-что, — сказал он. — Ванильное мороженое с шоколадной подливкой. Ванильная эссенция и шоколад привозные, подливку, скорее всего, делают из белоцвета, но вот мороженое... мороженое — чистая энтомофагия, понял, о чем я?
После минутного раздумья Питер ответил:
— Нет, Муни, не понял.
— Жуки, чувак! Жрачка из личинок.
— Очень смешно, — промычал Руссос, продолжая жевать, но уже без прежнего энтузиазма.
— Еще они готовят вкуснейший рисовый десерт — никогда не поверишь из чего — из опарышей.
Руссос положил свой бутерброд:
— Муни, ты мне друг, и я люблю тебя, Муни, но...
— Но это же не какие-то там грязные опарыши, вы же понимаете, — пояснил Муни, — а чистенькие, свеженькие, специально откормленные.
Руссос не выдержал:
— Муни, прикрой-ка варежку, черт тебя возьми! Есть вещи, которые человеку лучше не знать.
Будто потревоженный звуками спора, Би-Джи неожиданно нарисовался на горизонте:
— Эй, Питер! Как делишки, братан?
Белой женщины рядом с ним уже не было.
— Отлично, Би-Джи. А твои?
— Всё торчком, чувак, всё торчком. Поставили солнечные панели, они теперь тянут все двести пятьдесят процентов электроэнергии. Можно подкачивать излишки в кое-какие серьезные и умные системы. — Он неопределенно кивнул куда-то в пустоту за пределами кафетерия, с противоположной от Питера стороны. — Видел то новое здание снаружи?
— Для меня они все новые, Би-Джи.
— Ну да, так там одно действительно новое. — Лицо у Би-Джи светилось от гордости. — Будет возможно-о-ость, выйди и погляди на него как-нибудь. Чудо инженерной мысли. Наша новая дождеприемная центрифуга.
— Известная в народе как Большой Лифчик, — вмешался Руссос, подбирая соус корочкой.
— Эй, мы ж не собираемся бороться за архитектурные премии, — усмехнулся Би-Джи. — Просто придумываем, как бы уловить всю эту водичку.
— Кстати, — сказал Питер, — раз вы об этом упомянули, я вот только что сообразил: несмотря на столько дождей... Я не видел ни одной реки и ни одного озера. Даже лужи.
— Тут почва как губка. Все, что в нее попадет, уже не вернешь. Но большинство дождей испаряется минут этак за пять. Этого не увидишь, но это постоянно происходит. Невидимый пар. Оксюморон, да?
— Полагаю, да, — согласился Питер.
— В любом случае мы должны захватить эту воду, пока она не исчезнет. Над этим-то моя команда и мозгует. Конструируем вакуумные сети. Концентратор потоков. Большущие такие игрушки. А ты как? Церковью уже обзавелся?
Вопрос был так невинен, как будто церковь — это набор инструментов или приспособлений, некий реквизит; впрочем, если поразмыслить — именно этим она, в сущности, и является.
— Самого здания пока нет, Би-Джи, — сказал Питер. — Но это для церкви не самое главное. Церковь строится в душах и умах.
— Малобюджетная конструкция, — съязвил Руссос.
— Имей хоть каплю уважения, засранец, — сказал Муни.