– Убедишься сама. Сочувствие – да. Сначала сочувствуют, соболезнуют. Потом начинают молоть языком. Мне это сейчас вполне подходит. Цинично звучит, но именно слухи и сплетни мы с тобой поедем собирать в Рождественск. Не городские слухи, а слухи от «своих» внутри отдела.
– Вы же сами сказали, Вавилов уже пять лет как там не работает.
– Это еще лучше – он для них отрезанный ломоть, залетевший далеко-высоко. С такими вообще не церемонятся. Выкладывают всю подноготную обо всех делах. Мы послушаем. Приложим ухо к «земле». Там, на «земле», у них все уже в курсе. Пусть коттеджный поселок, где находится дом жены Вавилова – а это ведь дом этой девушки, не его, приданое к свадьбе, – так вот, пусть это место и не в юрисдикции Рождественска, но это совсем недалеко. Рождественск формально в расследовании участвовать не будет, а это значит, что слухи и сплетни – все, что им там, в отделе, остается. Вот мы и послушаем их там, на месте.
– Всех? Весь ОВД?
– Самых рьяных. Тех, с кем Вавилов, скажем так, когда-то не сработался.
– Я только захвачу сумку и диктофон. Вы же сами все потом прокручивать на диктофоне станете.
Катя поднялась в кабинет Пресс-центра. Забрала вещи. Вот так… вот так и разлетаются вдребезги хрустальные мечты о профессиональном полицейском братстве.
Она вспомнила дом, кровавый след на полу, букву «М».
Там, в Рождественском ОВД, это уже обсуждают. Не видели всего этого кошмара, но говорят.
Если рассматривать сотрудников полиции не как ангелов с крыльями из проплаченных МВД телесериалов и не как злодеев с большой дороги, а просто как обычных людей – а они ведь обычные люди, то…
Интересно, какая будет первая фраза там, в отделе? По этой первой фразе о многом можно будет судить.
Жаль Игоря Петровича. Несладко поди ему сейчас, ох как несладко…
Такой была первая фраза, первая реакция первого сотрудника Рождественского ОВД, с которым полковник Гущин и Катя начали свою беседу.
Допрос? Нет. Слухи и сплетни не выкристаллизовываются так ярко и выпукло на официальных допросах, а лишь в неспешных, неторопливых беседах с «оглядочкой».
В Рождественске Гущин попросил дежурного – солидного и с виду весьма уравновешенного майора в летах – посадить «на пульт» помощника, а самому пройти в комнату отдыха.
Они там с наслаждением закурили, вопреки всем грозным запретам, открыв забранное решетками окно.
– Насчет Вавилова к нам приехали? – мудро угадал опытный дежурный. – Жаль Игоря Петровича. Несладко поди ему сейчас, ох как несладко.
– Он ведь при тебе тут еще в оперуполномоченных ходил? – спросил Гущин.
– При мне и потом тоже. Он в начальники. А я из участковых сюда в дежурную часть.
– Насчет субботнего убийства что говорят?
– Да разное. – Дежурный дымил. – Отомстили, мол, ему кроваво. На жене отыгрались.
– Мы дела сейчас смотрим, архив поднимаем, – сообщил Гущин. – А твое какое мнение?
– Мы с Вавиловым не слишком-то ладили. – Дежурный пожал плечами. – Лучше уж я помолчу.
– Нет уж, не молчи. – Гущин хмурился. – Я из Главка приехал специально твое мнение выслушать.
– Вы большой начальник, товарищ полковник, уважаемая личность. А кто я? Уйду на пенсию, и не вспомнят про меня родные органы. У нас тут часто – берут человека и сминают как промокашку.
– Кого Вавилов смял?
– А через кого он так сразу вдруг взлетел? – вопросом на вопрос ответил дежурный. – Был тут начальником розыска в районе – и вдруг в министерство, а потом в Главк почти в генералы. И выше метить начал. Через кого он все это получил?
– Слухи ходят – через тестя влиятельного. – Гущин и сам не собирался церемониться.
– Черта с два. Началось-то все тут у нас в отделе, когда прокурора нашего Грибова он сюда в наручниках привез.
Катя слушала дежурного очень внимательно. Про прокурора Грибова уже упоминалось. Что это за история?
– Через такие вот дела люди большие должности обретают. Кто-то на такое способен, а кто-то – нет. На такое вот… гадство. – Дежурный поморщился.
– Там было дело о коррупции. О крупной взятке, – сказал Гущин.
И Катя поняла – что в случае с прокурором Грибовым он в курсе и знает много чего.
– Да кто спорит? Но если такое дело вдруг… Если прежде ты с человеком сто лет общался, работал. Если человек этот тебя учил, тянул по службе, помогал во всем. Что мы, не знаем, что ли, тут ничего в отделе, как все было? Прокурор Грибов Вавилову помогал с самого начала, они по всем делам вместе работали, преступления раскрывали. Грибов опытный был, он Вавилова много старше. Вавилов сколько от него почерпнул. Он и начальником розыска стал, потому что это Грибов перед вами, Федор Матвеевич, на этом настаивал. Что, не просил он вас за него разве?
Гущин не ответил.
– И после всего добра, которое он Вавилову сделал… – Дежурный покачал головой. – Этот наш его же сюда в отдел в наручниках привез! Это как? При мне тогда в тот вечер все было. Я дежурил. Они явились – вся группа. Эти из министерства, из управления по борьбе с коррупцией. И Вавилов. Поймали Грибова на взятке.
– А как же он должен был поступить? – спросил Гущин. – Там суд состоялся. Грибова виновным признали во взяточничестве.
– Я не знаю как. Но смотреть на всю эту комедию тошно было. – Дежурный снова поморщился. – Эти приехали из управления по борьбе с коррупцией. У них работа, это их дело. Чего Вавилов-то туда сунулся? Пусть они задерживают, раз они там все с этой взяткой как по нотам разыграли. А Вавилов поучаствовать решил. Они Грибова сюда в отдел из прокуратуры привезли. Того бизнесмена, который деньги ему сунул помеченные, тоже. У меня та сцена до сих пор перед глазами стоит. Они его в министерство не повезли на ночь глядя. А сюда к нам в изолятор пихнули. Вавилов все по отделу как на крыльях летал – такой деловой весь из себя. А утром сюда в дежурку сын Грибова приехал.
– Сын Грибова? – спросил Гущин.
– Он у него адвокат. Он с другим адвокатом явился. Тот-то старый, опытный. А этот молодой. Да что говорить? На глазах Вавилова рос этот парень. Они ж дружили домами – Вавилов тогда еще на своей прежней жене был женат. На шашлыки вместе ездили, парень этот, Алешка, он… он Вавилова как родного человека уважал, слушался. А в то утро – прокурора в автозак сажают, а этот Алешка просит Вавилова: Игорь Петрович, разреши мне с отцом поговорить. А тот ему грубо так – мол, пошел ты. Я всему свидетель, всех их разговоров тут. Сколько лет уж с тех пор минуло, а я все помню, и тошно мне все это вспоминать.
– Не мог Вавилов парню разрешить разговор с отцом в тот момент. Не положено это, сам знаешь.
– Я-то знаю, а вот кто-то на моих глазах разом обличье людское потерял. Но и приобрел за это немало. В министерстве смекнули – раз жалости не имеет к людям, даже к тем, с кем дружил, кому обязан, значит, далеко пойдет. Будет служить, как пес цепной.