Послания из прошлого - читать онлайн книгу. Автор: Саша Кругосветов cтр.№ 5

Несколько человек подбежало ко мне.

Что уставился, наглец? Вынюхиваешь, хочешь подвести всех нас под монастырь? Я знаю его – он всегда лезет без очереди. Это, наверное, он вчера избивал старика… Что уставился – думаешь, тебя кто-нибудь боится? Он всегда нас преследует и шпионит за нами… Он соблазнил дочь моего соседа, ей всего шестнадцать лет, а он отказался жениться…

Они наступали, размахивали руками.

Ты из тех, кто всегда недоволен, тебе всегда всего мало, тебе подай и то, и это. А сам живешь припеваючи… за наш счет… Ему всех нужно обойти и пролезть первым. С этим человеком нужно быть поосторожней… Он не понимает, что мы его друзья и желаем ему добра, а если б он попал в другие руки, к тем, кто не знает, что такое человечность и порядочность… Да, с этими людьми нельзя иметь дело…

Дети, стоящие в толпе, смотрели на меня с любопытством, один подошел поближе, погладил меня по руке: «Не расстраивайся, дяденька, я знаю, что ты хороший», потом нагнулся, поднял кусок кирпича и свирепо бросил в меня, целя в голову. Камень врезался в стену и отскочил, больно ударив по ноге. Всю дорогу домой за мной кто-нибудь шел, как бы проверяя, не наделаю ли я каких-нибудь безобразий.

Я долго не мог уснуть, за окнами гудели разговоры, подходили и уходили группы людей и раздраженно обсуждали мое поведение, недовольно поглядывая в сторону моего дома. Когда кто-нибудь, особенно возбужденный, требовал, чтобы я вышел, что он хочет поговорить со мной, его удерживали, уговаривали: это-де совершенно бесполезно, и «он», то есть я, все равно ничего не поймет…

Что я чувствовал в это время? Я думал о том, что виноват перед ними всеми, и каждый из них лучше меня, но осуждают они меня не за то, в чем действительно моя вина, и осуждают несправедливо. У меня горела голова от стыда за себя и за них, билось сердце, отдаваясь стуком в ушах, и я не мог представить, как и когда кончится это мучение.

Мог ли я тогда предположить, что тучи рассеются и солнце заполнит всю мою жизнь? Я и сейчас не знаю, как это могло произойти, куда исчезли эти множащиеся цепи страданий и кто искупил вину мою и многих других. Но я знаю, что однажды наступило утро моего пробуждения, и я увидел… Увидел, что все стали свободны.

Простите за все, ваш Землянин.

* * *

И опять я утром иду по городу. Никого. На тротуары и мостовые нанесло песку… Отдельные дома стоят «по пояс» в барханах. Та же прозрачность воздуха. По пути к центру встречаются фыркающие и шуршащие машины, деловито и без помощи людей отрывающие полузасыпанные дома. Видимо, в этом городе уже мало кто живет. Несмотря на пустынность пейзажа, город не кажется заброшенным, на всем лежит печать чьей-то далекой заботы и любовной аккуратности. Улицы, полностью очищенные от песка, – есть и такие – блестят чистыми окнами и умытым асфальтом. Знаменитый собор Бартоломео Растрелли издали поражает завершенностью замысла: рядом с летящими куполами взвилась к небесам стремительная колокольня, постройку которой в свое время так и не удалось осуществить великому зодчему. Нашлись бережные руки, вложившие дерзкие мечты предков в современные конструктивы.

Лихо подкатил пустой, проветренный троллейбус, повез меня по новым мостам и проспектам, со свистом – через проезд под Невой, под летящим собором, мимо железнодорожных платформ – пригородных пересадок с метро на курортные поезда, мимо прежних раздумий, разговоров, мимо нового, того, что уже знал раньше и теперь уже не удивляющего. Знакомства с хмурыми, широкоплечими коротышками и пятиметровыми веселыми гигантами, одним движением руки легко переворачивающими тракторы и экскаваторы.

Все мои друзья за прошедшие сотни лет перекочевали на Черное и Средиземное моря; там теплее, там ласковое солнце и соленое море. На берегу моря они вспоминают свои прошлые жизни, очень давние, в рыбьих образах, на дне, среди водорослей, забытые жизни, постепенно растворившиеся в теплой лимфе планеты. Измученная земля, оставленная неблагодарным племенем людей, заросла дикими лесами; на перекрестках редких дорог теперь шатаются стада диких зверей, пьяных от сознания своей причастности к разумной жизни. В сохранившиеся крупные города приходят провинциальные газеты из звериных поселков «Волчий сын», «Медвежий угол», «Зубр»… Наивным письмом плетутся истории и легенды зарождающихся новейших культур и цивилизаций проснувшегося от спячки животного царства. Разгораются словесные бои, выясняющие правду – «нам нужна правда, одна только правда» – о возможности вегетарианства у хищников и безнравственности животноводства, о животно-ориентированном дизайне, о философиях леса, противостоящих человеческим философиям Востока и Запада. Природа проснулась, и человек снова занял в ней лишь некоторой важности место, не слишком маленькое, но и не особо выдающееся – ровно такое, какого он достоин на самом деле. Чувствую, что наша встреча состоится уже совсем скоро.

Любящий вас, ваш Землянин.

Чудные шестидесятые прошлого века, когда для огромной страны, казалось, начиналась новая жизнь. Почему казалось? – действительно начиналась. И для меня все только начиналось. 66-й год, мне – двадцать пять. Ах, Невский проспект, Невский проспект! Что влечет нас к тебе? Почему, придя домой и глядя в окно на яркое вечернее солнце, мы не находим себе места, не можем заняться привычными делами?… Мысли разбегаются, путаются, сердце стучит, нервно бегаем мы, шарим мысленным взором вокруг и не узнаем ни одной вещи, на которую он натыкается, пока вдруг… словно поняв какую-то истину, срываемся с места, модные брюки, рубашка в обтяжку, ловко сидящий пиджак – мчимся, скользим мягкими туфлями по шершавому асфальту – скорей, скорей, в сотый, тысячный раз увидеть гордый профиль и седые виски нашего Невского.

Неизменная молодость Невского, веселый шум Невского, калейдоскоп красок Невского.

Красавица Невского проспекта.

Затянутая в собственные стройные формы, погруженная в себя, ступает быстро и осторожно, оставляя огненный след, не глядя по сторонам, строгая сама к себе и непримиримая к окружающим – что может остановить ее, привлечь внимание, что кроме подвига? – да где там! Не до подвигов нынче.

Иной считает, что он сам по себе подвиг: я – художник, я – режиссер, я – полигон масскульта и всяческого поиска, я – извозчик цивилизации, я – необыкновенный человек – позвольте портрет нарисовать, позвольте о прекрасном поговорить, я раскован необыкновенно… вы не ругаетесь?.. не пьете?.. не ширяетесь?.. и переспать не хотите?.. – нет, нет, не смейтесь над ним, не ругайте этого «иного», боже упаси, он неплохой, добрый, хочет лучшего, он даже стеснительный, если разобраться. Ну, пусть он будет таким, какой есть – нелепый, претенциозный, будем любить его таким, у него еще столько впереди, а сейчас он счастлив на Невском проспекте, потому что ему двадцать пять.

Тот, кому двадцать пять от роду – разве может он не чувствовать себя счастливым на Невском? – так же, как его сверстники ранее, сто лет тому назад, – имеет ли он прекрасные усы, спускающиеся по нонешней моде к самому подбородку и придающие вид хотя и унылый, но достаточно зверский, чтобы прельстить современную профурсетку, определяющую уже только по этим усам характер прямой и суровый, привыкший защищать свою честь в сражениях у барной стойки, сочетающийся с городской «образованностью» и учтивостью, которые выражаются в глубоком понимании проблематики и особенностей супер-райфл, сабо и бит-музыки; или имеет счастье гордиться черной пушистой бородой, дающей владельцу ощущение спокойствия, достоинства и отражающей характер вдумчивый, интеллигентный, склонный к умственным занятиям и к умеренно-критическому отношению к материальной действительности, которое вполне позволительно для человека, получившего уже от общества свою толику материального и социального комфорта.