Ратоборцы - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Югов cтр.№ 136

– Пустое! А просто просквозило меня! – перебил доктора Александр. – Места здесь такие, что без ветру и дня не бывает. Тут тебе Волхов, тут Ильмень…

Они еще поговорили о том о сем, и вдруг Абрагам сказал:

– Государь! Прости, что не в другое какое время начинаю разговор свой… Но ведь только восставим тебя, то и не увидим: умчишься!.. А я уж не смогу последовать за тобой, как прежде… Я отважусь тебе напомнить обещание твое: отпустить меня на покой, когда стану дряхл и старческими недугами скорбен…

– Тебе ли – врачу из врачей – говорить так?

– Государь! Медицина могущественна, но еще не всесильна! – печально усмехнувшись, отвечал доктор Абрагам. – Всякий день, пробуждаясь, я начинаю с того, что хладеющими перстами своими осязаю пульсус на своей иссохшей руке. И он говорит мне, чтобы я, старый Абрагам, поторапливался. Плоть моя обветшала. И я не могу быть больше твоим медиком, государь.

Александр неодобрительно покачал головой.

– На кого же ты, хотел бы я знать, оставляешь меня и семейство мое, доктор Абрагам?

На лице старого доктора изобразилось глубокое огорчение. Он приложил руку к груди и от самых глубин сердца сказал:

– Государь, попрек твой раздирает мне душу!.. Или я забуду когда-нибудь, что ты спас мне жизнь в Литве? Но ведь доктор Бертольд из Марбурга просился к тебе. Это ученый муж и добрый и осторожный врачеватель… И ты сказал мне, государь: «Я подумаю».

Невский улыбнулся.

– Я и подумал, – отвечал он. – И велел отказать сему доктору Бертольду: у меня слишком много незавершенного, чтобы я решился вверить жизнь и здоровье свое иноземцу!..

Абрагам рассмеялся.

– Как радостно мне слышать решенье твое, государь! Тогда всем сердцем своим, всей совестью и клятвою врача я заложусь пред тобою за того лекаря, в котором найдешь ты не только мудрого врачевателя, но и единокровного тебе, сиречь русской крови, который сердце свое даст обратить в порошок, если узнает, что сим порошком тебе, государю своему, приносит исцеленье!.. Он еще юн, но мне, старому доктору Абрагаму, уже нечего открывать ему из тайн нашей школы. Он – прирожденный врачеватель!..

– Боже мой! – воскликнул, даже приподымаясь слегка на подушках, Александр. – Так неужто это Настасьин?.. Ты изволил пошутить, доктор Абрагам!

Старик покачал головою.

– Нет! – отвечал он. – Ты был без сознанья, государь, и не знаешь… Но струя драгоценной крови твоей под его острием брызнула сегодня в этот серебряный сосуд!.. Я уже не посмел доверить этого своей одряхлевшей руке. Он же, мой доктор Григорий, положил и повязку на руку твою. Ему же приказал я изготовить и целебное питье на красном вине…

– Да-а, чудно, чудно! – проговорил Невский. – Гринька Настасьин – тот, что с расшибленным носом гундел передо мною на мосту… и вдруг – лекарь…

– Так, государь! – подтвердил Абрагам. – Секира времени посекает корни одних, а другим она только отымает дикорастущие ветви! Но ежели ты сомневаешься, государь, то я устрою для него коллоквиум и приглашу, с твоего изволения, и доктора Франца из немецкого подворья, и доктора Татенау – от готян… И мы выдадим ему, Настасьину, диплому, и скрепим своими печатями… Кстати, вот слышу его шаги…

Вошел Настасьин. В руках юноши была золоченая чаша, прикрытая сверху белым. Невский сквозь опущенные ресницы с любопытством рассматривал его.

Григорий, думая, что князь дремлет, тотчас поднялся на цыпочки, чтобы ступать неслышнее: он закусил губу, лицо его вытянулось…

Невский не выдержал и рассмеялся. Чаша с вином дрогнула в руке юноши. Его румяное, круглое, ясноглазое лицо владимирского паренька и русая широкая скобка надо лбом не очень-то вязались с черным, строгим одеяньем докторского ученика.

Григорий поспешил поставить чашу.

– Ну, доктор Грегориус, – пошутил Александр, – что ж это ты у своего князя столь крови повыцедил, да и за один раз? Немцы из меня, пожалуй, и за все битвы столько не взяли!..

Григорий испуганно оглянулся на своего учителя. Тот хранил непроницаемое спокойствие.

– Князь, может быть, беспокоит рука?.. Плохо перевязал я? – спросил юноша, весь вспыхнув, и опустился на колени, чтобы осмотреть повязку.

– Да нет, чудесно перевязал! – возразил ему Александр и пошевелил рукою.

Юноша благоговейно приник к руке Невского.

– Ох ты… Настасьин… – растроганно произнес Александр, взъерошив ему светлую челку.

Армянские купцы с пряностями Сирии и Леванта, с парчою и клинками, нефтью и лошадьми, с хлопком и ртутью, коврами и шелком, винами и плодами из благодатной и солнцем усыновленной Грузии, – вездесущие эти купцы не один и не два раза в течение лета посещали новгородского князя в его загородном излюбленном обиталище, что на Городищенском острове, между Волховом, Волховцом и Жилотугом. А излюбленным это обиталище было потому для всякого новгородского князя, что здесь не то что на ярославском дворище: князь здесь был избавлен от придирчивого и докучливого дозора со стороны новгородцев.

Здесь любой корабль с товарами – лишь бы только князь не вздумал потом перепродавать их в городе через подставных лиц, – любой корабль мог остановиться на собственной городищенской пристани князя, и тогда либо он сам, по приглашенью гостей, посещал со свитою их корабль и выбирал, что ему было надобно – для себя, для княгини, для двора и для челяди, а либо приглашенные им купцы привозили образцы и подарки ему на дом.

Вот почему никого из новгородских соглядатаев не удивило бы, что в сумерки одного летнего, звенящего комарами вечера трое верховых, в бурках и высоких косматых шапках, проследовали к Городищу. За последним из всадников тянулась поводом, прикрепленная к его седлу, вьючная коренастая лошадь с бурдюками вина.

Присмотрелись новгородцы и к грузинским и к армянским купцам и знают: новгородский человек – без калача в торбе, а грузинский купец – без вина в бурдюке в путь-дорогу не тронутся: словно бы кровь свою жаркую водой боятся разбавить.

Но удивился бы соглядатай, когда бы увидал вскоре этих купцов, уже в светлых, пиршественных ризах, золотом затканных, с чашами в руках восседавших за избранною трапезою вместе с Невским и с владыкою Кириллом в тайном чертоге князя. И уже князьями именуют их – и митрополит всея Руси, и великий князь Александр.

Да и впрямь – князья!..

Не простых послов прислали северному витязю и государю – оплоту православия и его надежде – оба грузинских царя – и старший, Давид, и младший. Старший, Давид, сын Георгия Лаши, тот, что прозван у татар Улу-Давидом, – он прислал не кого-либо иного, а самого князя Джакели, того самого, что в своем скалистом гнезде и всего лишь с восемью тысячами грузин – картвелов – отстоял добрую треть страны от непрерывно накатывавшихся на нее монгольских полчищ; отстоял – и от Субедея, и от Берке, а ныне уж и от иранского ильхана Хулагу.