Черный буран - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Щукин cтр.№ 60

Василий, присев на корточки у стены, недовольно морщился. Совсем не ко времени была эта дурная гроза с градом — весь план поломала. «Придется восвояси возвертаться, без добычи на этот раз, на сухую умоемся…» Он плюнул в сердцах и поднялся, подошел к дверному проему. Град молотил, не переставая.

— Вот страху дает! А, Василий Иванович? — Степан от возбуждения переступал с ноги на ногу, словно ему жгло подошвы. — Куда мы теперь? Изобьет, если не кончится…

Василий не ответил. Он пока сам не решил — куда теперь направляться.

Шли они со Степаном на станцию Кривощеково, точнее сказать, не на саму станцию, а в тупик, куда время от времени загоняли вагоны, нуждавшиеся в легком ремонте. Вагоны эти не разгружали — просто отцепляли от составов и убирали с магистрали, чтобы не мешали движению. Стояли они, дожидаясь своей очереди на ремонт, порою неделями. Охраняли их несколько солдат под командой вечно пьяного унтер-офицера, которые на ночь запирались в своей будке и даже носа из нее не показывали. А в вагонах можно было при старании и сноровке добыть все, что душе угодно: и оружие, и продукты, и обмундирование. Василий со своими ребятами еще с зимы проторил к тупику дорожку, один или со Степаном приходил туда, заглядывал ночью в вагоны, а на следующую ночь подгоняли пару подвод, тихо, как мыши, нагружали их и к утру были уже у себя в лагере. В последний раз Степан, жадный до добычи и запасливый, как старик, умудрился даже прихватить несколько ящиков динамита. Василий, когда увидел их на телеге, ругался:

— А если рванет? От тебя штанов не останется!

Хотел даже выгрузить их, от греха подальше, но Степан упорно бубнил, что в хозяйстве все пригодится, и ящики с динамитом в лагерь доставил. Правда, Василий велел их отнести шагов за триста в бор, выкопать там яму и укрыть понадежней: он хорошо знал, что шутки с динамитом плохи, пусть ящики хранятся в отдалении.

На этот раз Василий хотел раздобыть в тупике продуктов. Из Плоского в последнее время никто не появлялся. Рыба, которую ловили в протоке, всем уже осточертела в любом виде — и вареная, и вяленая, и жареная; охота не ладилась, да Василий и не позволял большой стрельбы в бору возле лагеря. И вот, оставив коней в укромном месте под доглядом Захара Сидоркина, они двинулись дальше пешком, с таким расчетом, чтобы к вечеру выбраться к Кривощеково, дождаться темноты и пошариться в вагонах в поисках съестного. Да, видно, неудачный выпал сегодня день: град внезапно, как и начался, прекратился, но на смену ему стеной встал проливной дождь. Шумел, заглотив все иные звуки, и вбивал в землю крупные капли, заквашивая на узком проселке непролазную грязь.

Василий никак не мог решить: то ли возвращаться к коням, а затем и в лагерь, то ли все-таки добираться до станции? Или пересидеть в сарае и переждать ливень, который, судя по всему, утихать не собирался?

В сарае стало прохладно, через дырявую крышу потекло, Василию пришлось перебраться к другой стене, где он снова присел на корточки, а Степан все топтался возле дверного проема и зачарованно, словно малый ребенок, любовался на дождь. Вдруг отскочил в глубину сарая и с тревогою прошептал:

— А к нам идут…

Василий вскочил, в два прыжка одолел расстояние до проема, осторожно выглянул. Наискосок, от проселка к сараю, оскальзываясь в грязи, пригибая головы от дождя, торопливо двигались две фигуры, переходя время от времени на мелкий бег. Василий дал знак Степану, показывая, чтобы он встал в угол, справа от проема, сам же неслышно отошел влево.

— Беги шибче, Сеня, шибче беги, насквозь промокли, — послышался задышливый старческий голос, и нежданные гости вбежали в сарай. Один из них — седобородый сгорбленный старик в рваном шабуре и с тощим мешком за плечами, другой — совсем молоденький парнишка в одной лишь рубахе, высокий, тонкий, с длинными, давно не стриженными белесыми волосами, которые свисали сосульками. Шаги у парнишки были неуверенными, он запинался и растопыривал руки, словно боялся упасть.

— У стенки садись, Сеня, у стенки, тут сухо. И рубаху сымай, выжать надо, а я пока шабуром тебя накрою, — старик взял парнишку за руку, подвел к стене и усадил. Парнишка послушно стащил с себя рубаху, стал ее скручивать и выжимать — все это делал он медленно, будто на ощупь. Но когда поднял голову, причина его медлительности стала понятной: парнишка был слепым.

Василий облегченно вздохнул и вышагнул из своего угла на середину сарая:

— Доброго здоровья, господа честные. Куда путь держим?

Старик боязливо вздрогнул и медленно повернулся, парнишка перестал скручивать рубаху, замер.

— Да вы не пугайтесь, мы люди тихие, по своим делам идем, — успокоил Василий, — да вот под дождь попали, сидим здесь, пережидаем.

— И мы по своим делам, — ответил старик, — вот бредем с внучиком к родне своей, она у нас в Кривощеково, да только не знаем — примут ли?

— А что так? Родня плохая?

— Да кому, милый человек, по нынешним временам два лишних рта нужны? Из меня работник никакой, а внучик мой ослеп, сердяга. С весны еще ослеп, — старик, увидев, что никакой опасности для них в сарае нет, укрыл внука шабуром и, оглядевшись вокруг, спросил: — Вы, ребята, серянками, случаем, не богаты? Костерок бы развести, обсушиться, здесь вон и щепки сухие имеются. А то я, как есть, весь наскрозь — хоть самого выжимай.

Спички у Василия имелись. Степан быстро собрал щепки, какие валялись в сарае, разжег костерчик, и старик вместе со своим внуком придвинулись к живительному огню, от мокрой одежды пошел пар.

А дождь, не переставая, все хлестал и хлестал.

Старик, обогревшись, разговорился, стал расспрашивать Василия — кто такие, куда идут? Василий отвечал, что они тоже в Кривощеково двигаются: может, на станции какая работа подвернется…

— Оно, конешно, когда силы есть, можно и на работу подрядиться, а тут вот — ни сил, ни дома, последнего угла лишились…

— Какая беда-то гонит? — спросил Василий, проникаясь сочувствием к старику и его внуку — очень уж вид у них был горестный.

— Беда… Про нашу беду, мил человек, в народе песни уже складывают. Хочешь послушать? Сеня, спой людям, в благодарность, что обогрели.

Парнишка поправил на голых плечах шабур, запрокинул голову, уставив незрячие глаза в потолок сарая, и затянул неожиданно красивым и сильным голосом, который никак не подходил к его тощему, скукоженному телу:

Отец мой был природный пахарь,

А я работал вместе с ним.

Отца убили злые чехи,

А мать живьем в костре сожгли,

Сестру родную в плен забрали,

Остался мальчик сиротой.

Голос парнишки с каждым новым запевом набирал силу, заполнял сарай, вырываясь за его дощатые стены, и заглушал шум дождя.

Не спал три дня, не спал три ночи,

Сестру из плена выручал,

А на четверту постарался,

Сестру из плена я украл.