Десять историй о любви - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Геласимов cтр.№ 6

Гуляев оторвался от текста, прислушавшись к ровному шуму волн. Дыхание уставшего за день моря было безропотным и нежным, как у той женщины, которая, даже уснув, умеет оставаться одновременно искусительницей и беззащитным ребенком, до боли родным и в то же время космически недосягаемым существом. Помимо звуков мерного чередования дремлющих волн Гуляев со стороны пляжа больше ничего не услышал. Хотя прислушивался очень хорошо.

С учетом того, что шумная прежде немецкая троица мимо него обратно к отелю не проходила, он невольно представил себе, чем они могли втихомолку заниматься там, на пустом пляже. Глядя на белую доску с надписью «После заката вход на пляж воспрещен», Гуляев припомнил одного своего приятеля, жизнелюбивого и удачливого чиновника, спросившего у него однажды то ли в шутку, то ли всерьез – пробовал он когда-нибудь сразу с двумя или нет. Гуляеву тогда удалось отшутиться, однако, вспомнив теперь охватившую его при этом бестактном вопросе неловкость, он задумался о странной природе соблазна.

Тот немолодой, но все еще очень полный любви к жизни чиновник мог весьма органично и даже не без своеобразного обаяния предложить юной и на загляденье красивой официантке в дорогом ресторане выйти за него замуж на два часа. Гуляева, в присутствии которого было сделано и с достоинством, кстати, принято это предложение, удивила тогда не только подкупающая раскрепощенность его приятеля, но и такая же подкупающая раскрепощенность девушки. Она явно осознавала себя равной фигурой в этом мероприятии, в этой наметившейся договоренности – игроком, с которым надо считаться, причем ровно так же серьезно, как и с тем, кто вынес это предложение на повестку дня.

Причина же этого равенства, как понял теперь Гуляев, крылась в социальной, групповой сути соблазна. Для него, как и для проявлений зла, добра, справедливости, одного участника недостаточно. Эти абстракции реализуют себя только в групповой среде. Невозможно быть злым или добрым по отношению к пустоте. Пустоту не заставишь несправедливо страдать или испытать вдруг твое великодушие. Соблазну, злу и добру нужна социальная почва, живой конкретный объект, иными словами – жертва, без которой их просто не существует. Пока человек в одиночестве, он не знает – добрый он или злой. Вот почему в детстве все так любят читать про Робинзона. Ребенок инстинктивно выбирает мир, где до поры до времени вопросы морали не возникают.

Девушка в ресторане прекрасно понимала, что сделавший предложение «выйти замуж» не способен реализовать этот замысел в одиночку, что она тут ключевое звено, и без нее конструкция распадется, а потому, вместо глупой стеснительности или демонстрации оскорбленных чувств, она была преисполнена достоинства и понимания собственной значимости. Припомнив теперь ее красивое лицо, Гуляев вздохнул и покачал головой, как будто жалел, что это не он сделал то предложение. Экран компьютера тем временем погас. Надо было идти в номер и ставить ноутбук на зарядку.

В прохладной после духоты снаружи ванной комнате почему-то горел свет. Гуляев не мог вспомнить – выключал он его или нет, когда уходил на ужин, и подозрение, что он его все-таки выключил, сильно встревожило его. Разумеется, если бы днем не приключилась вся эта катавасия со змеей в открытой гробнице, сейчас он бы и глазом не моргнул. Свет могла включить и оставить заглянувшая по поводу какого-нибудь шампуня горничная. Однако после того, что произошло в Некрополе, состояние тревоги не покидало Гуляева целый день, окрашивая все обстоятельства в странные, даже абсурдные тона.

Проверять номер он начал со шкафа у входной двери. Вооружившись обувной ложкой на длинной рукояти, он осторожно переворошил все свои вещи, выложенные на полки, а самое пристальное внимание уделил аккуратно свернутому халату. В его белоснежных махровых складках запросто могло притаиться что-то зловещее. Гуляев не знал точно, что он ищет или чего может ожидать, но увесистую обувную ложку сжимал с полной готовностью размозжить ею любую тварь, которая ему подвернется. Он отдавал себе отчет в том, что ни одно существо, способное спрятаться среди его трусов и футболок, не могло включить электричество в ванной, однако абсурд собственного поведения лишь усиливал его злость.

После шкафа он проверил комод, мини-бар и даже холодильник. В сейфе, разумеется, тоже ничего не было. А вот под кровать ему заглянуть не удалось. Низкие боковые стенки закрывали пространство под нею, упираясь в ковер, и чтобы бросить туда свой нервный пытливый взгляд, Гуляеву пришлось бы оторвать их. Пару минут он вполне серьезно рассматривал такую возможность, но потом все же сумел взять себя в руки. То, что могло безмолвно там находиться, осталось в зоне подсознательных страхов и зависело теперь от прихотливости его все еще взбудораженной фантазии.

Подавив охвативший его приступ паники и похвалив себя за сохраненные остатки здравого смысла, Гуляев подключил свой компьютер к зарядному устройству, уселся в кресло и, чтобы окончательно прийти в чувство, начал читать вслух на греческом языке:

«…Мы и неизвестно до чего бы дошли в благоговейном своем трепете перед умыслом Зевса относительно Филомелы, когда бы не появился тот солдат с военными россказнями и не увлек нас, послушных и смирных, на стезю походов и грабежей, в область разбойничью и пряную, как те замысловатые лакомства, что привозят иногда на своих кораблях финикийцы из диких, исполненных варварского сладострастья земель, от чужих царей и из чужих гаремов. Мы погрузились в волнующие бездны перекликавшихся сигнальными трубами историй, дав Филомеле возможность независимо от нас узнать о своей сестре Прокне, непонятно откуда возникшей и вышедшей замуж за фракийского царя Терея, и беспрепятственно удрать навстречу губительной судьбе и царственному фаллу свирепого быка, Терея-бабника…»

Ночью Гуляеву приснилась его жена Ксения с большим хлебным ножом в правой руке. Отчужденная, неторопливая и холодная, она вошла абсолютно голая в его номер, остановилась у кровати и перерезала ему горло. Проснувшись, он порывисто и хрипло дышал еще, наверное, минуту, таращился в темноту, затем хотел встать, но побоялся, потому что не помнил – была ли под боковинами кровати щель, и какая, и не могло ли через нее выбраться то, что, возможно, пряталось там внизу.

Так он пролежал без сна минут десять – крутился, подворачивал под себя одеяло, проклинал узкие и длинные как валики для диванов гостиничные подушки, пытался зачем-то вспомнить, в какой стране подушки были нормальной формы и нормальных размеров, потом, наконец, вскочил на ноги, включил везде свет и, озверев, разнес боковые стенки кровати в несколько ударов голыми пятками. Фанера оказалась довольно хлипкой.

Утром он передал найденное под кроватью колечко приветливым девушкам на стойке администратора. Когда во время обеда к нему подошел говоривший по-русски официант и с уничтожающим выражением на лице сообщил, что на террасе его ждет руководитель службы безопасности отеля, Гуляев решил, что разговор пойдет об изувеченной ночью кровати. Не спеша доев свой овощной суп, запеченную в соли дораду и даже фруктовое мороженое на десерт, он вытряхнул из пластикового контейнера зубочистку, лихо и независимо, как ему показалось, зажал ее между зубами и подчеркнуто неторопливо прошел на террасу, где навстречу ему из глубокого кресла тут же поднялся темноволосый и совершенно не загоревший – как будто вообще не выходил из отеля – человек в сером костюме.