Работорговцы.Черный пролетарий - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Гаврюченков cтр.№ 52

Щавель свежим взором оценил фигуру Велимира Симеоновича. При всей напускной куртуазности князь Пышкин жрал генералов на завтрак и закусывал полицмейстерами, иначе в управители столицы крупного государства было не протиснуться.

Словно почуяв ход мысли ингерманландского боярина, мэр изволил отпустить своих приспешников, поскорее удаляя от догадливого полицейского, пока тот, используя природные способности, прямо на месте не раскрыл далеко идущие планы начальства.

— Господа, не смею вас более задерживать. Час поздний, время дорого. Желаю удачи в вашей нелёгкой работе! Отец Мавродий, не забывайте извещать меня о ходе расследования. Если понадобится помощь, докладывайте напрямую Ерофею Батьковичу, — расставил он точки над «i» в отношениях с Пандориным. — Он окажет вам всестороннее содействие.

Пандорин смерил гражданских специалистов заносчивым взглядом и снисходительно кивнул. Чванностью он напомнил капитана Копейкина. Вероятно, она прижилась в столичной офицерской среде в качестве обычая.

Щавель и отец Мавроди откланялись, оставив высоких должностных лиц обсуждать государственные секреты, и по коридорам власти выбрались из мэрских покоев.

Проход в резиденцию мэра охраняли дюжие ахтунги с церемониальными штыковыми винтовками. Парадные кепки-восьмиклинки, усы подковкой, кожаные жилетки. Под сбруей с массивными кольцами-стяжками бугрились мускулы, прокачанные в тренажёрных залах. Лишённые волос руки, густо покрытые затейливыми татуировками, не оставляли на образе великолепной мужественности ни малейшей лазейки для просачивания в душу женской нежности. Верные друг другу и запомоенные перед всем миром, ахтунги были готовы служить государству до потери пульса.

Отец Мавродий вызвался проводить Щавеля до казарм, сославшись на любовь к прогулкам. Старый лучник с пониманием отнёсся к дипломатической уловке священника, он тоже хотел познакомиться с напарником, принюхаться и завтра начать работать в полную силу. Извозчика ловить не стали. Протиснулись между чиновничьими каретами, ожидающими на площади перед мэрией, и свернули на освещённый фонарями проспект Льва Толстого. Несмотря на поздний час, жизнь в центре бурлила. Фланировали франты с барышнями под ручку, тусовались весёлые компании, были открыты решительно все заведения. Там били ключом гулёжь и кутерьма. Смех, звон бокалов, хруст французской булки. Кавалеры чуть пьяные, гимназистки румяные. Звучали вальсы Шуберта. Щавель полагал, что по случаю всенародной трагедии объявят траур, временно закроются кафе и рестораны, но не тут-то было. Обывателя встряхнули, и Муром забурлил.

— У вас когда-нибудь город спит?

— Великий Муром никогда не спит! — в голосе священника скользнула гордость за свой греховный город.

Щавель подумал о Лихославле, круглые сутки погружённом в печальную дрёму. Вспомнил Москву, с наступлением темноты забывающуюся тревожным сном. Пробуждающуюся в кровавом угаре Спарту. Владимир, исправно работающий и крепко дрыхнущий. Мысль перетекла на опального городничего Декана Ивановича, томящегося под следствием в застенках Владимирского централа, о его двурушничестве, причина которого начала проясняться. Только оказавшись в неспящей столице Великой Руси можно было понять стремление обзавестись тут недвижимостью и поселить детей. Щавель и сам бы так сделал, если бы мог. И понятно стало, почему во Владимире никто не сподобился доложить князю Лучезавру. Работать на родине, где лучше платят, а отдыхать за границей, где слаще жить, было для владимирцев делом таким же естественным, как для эльфов мотаться в чухну.

— Постоянно жрать, гулять и не спать быстро надоест, — вслух прогнал досаду Щавель. — Вот, у меня в Тихвине благодать — берёзки, виселицы, окушки в речке. Ни воров, ни терроризма. Тишина, спокойствие.

— Наслышан, — с почтительностью отозвался отец Мавродий. — Для репутации важен размах, а не итог. История надолго запомнит правление князя Лучезавра. Вы преуспели в насаждении духовности.

— Духовность есть главный капитал Святой Руси подобно тому, как гламур и пафос являются основным капиталом Поганой Руси с её человекопротивной Москвой.

— А в Ингерманландии? — осторожно спросил хитрый грек.

— Ингерманландия есть колония Святой Руси, поэтому наш капитал — духовность с примесью неизбежного, присущего всем там эльфизма. Эльфы остались последними хранителями культурного наследия великих предков. До Большого Пиндеца в наших краях стоял огромный прекрасный город, в котором жило столько людей, сколько во всей чухне. Он был столицей гигантской державы, над которой не заходило солнце. И даже после того, как московские чародеи интригами и колдунством отжали столичный статус, город сохранил звание сердца культуры. Этот город был исполнен достоинства и несокрушимой чести, он никогда не был захвачен врагом, хотя и подвергался жестокой осаде. Он так и канул на дно морское непокорённым, когда в противоположной части геоида поднялся из пучин Р'Лайх и на Землю упала тьма.

— Вы про Петербург?

— Мы не произносим это слово. Эльфы забыли его, вычеркнули из памяти как психическое увечье.

— То есть у вас эльфы командуют?

— Командую я, но эльфы населяют Ингрию со времён Большого Пиндеца, и люди невольно переняли часть их обычаев. Этот город оказался священной разменной монетой, которую духи земли заплатили царице вод и осьминогов за пробуждение Ктулху. Ничего не поделаешь, что кому-то выпало жить в то время в том месте.

— Поднявшееся опустится, а опустившееся поднимется, как написал в древней книге безумный джентльмен из заморского города Провидение, — явил неожиданную начитанность грек. — В его пророчестве говорилось, что когда звезды займут благоприятное положение, из земли восстанут её черные духи, призрачные и забытые, полные молвы, извлеченной из-под дна забытых морей. Тогда великий каменный город вновь предстанет пред ликом Солнца.

— Как весы, — пришло Щавелю удачное сравнение. — Когда звёзды сложились нужным образом, под их притяжением чаша Р'Лайха пошла вверх, а противоположная чаша вниз.

— Ты чтишь Ктулху?

— Нет, — отрезал Щавель. — Ктулху у нас хорошо знают, но обращаются к нему конченые люди. Быть культистом в краю, исполненном эльфийской скорби и неизбывной душевной боли по великой трагедии, значит быть непонятым окружающими. Хотя кто-то добровольно становится рабом Ктулху ради кратких благ, щедро раздаваемых Им. Таких людей нетрудно опознать по опрометчивой тяге к материальным благам и стремлению решать вопросы с наскока. Они уходят в леса, чтобы грабить караваны и имать гусей. Мы в этой нашей Ингерманландии на них охотимся, а они всё не переводятся и не переводятся. Одного такого духовного раба, молодого и сильного, я из Тихвина увёл, чтоб не вырос и не развился в Яркую Личность. Пусть в другом месте развивается, — с досадой добавил Щавель.

— А шведы? Они Ктулху чтят?

— Они поклоняются мёртвым богам. Асы погибли в Рагнарёк. Шведский престол сохраняет легитимность только по праву сильного.

Греческий священник утёр холодный пот, а Щавель продолжил: